о тебе никогда не забудет, – подбадривала ее Дина, – у тебя другие таланты, и писатели в большинстве своем неразговорчивы. Если писака велеречив – скорее всего, хвастун или графоман, я уже заметила. Словами нельзя бросаться, идею нужно вынашивать, иначе родишь на бумаге потрепанную, хилую и неказистую. В литературе как нигде важно единство формы и содержания. Прости, я все о прозе… сама давно стихов не пишу, и как-то отвыкла мыслить ими.
– А раньше много писали?
– О, тома! Но поэзия – серьезный дар и редко остается на всю жизнь. То любовь его подпитывает, то боль, а то просто обилие времени и чистых листов в тетради. Я много писала на лекциях. А тебе надо не стесняться – поделись с ним своим творчеством. Уверена, его это поразит. Может, конечно, и напугать – тут уж сама решай. Видишь, какая у них ранимая самооценка!
Летом Иришка чувствовала себя одиноко – уехать было некуда, а Машка то и дело пропадала. Бетонные стены надоевшей комнаты окном на юг. Если бы не книги и стихи – повеситься с тоски. Дина оставила свой телефон, словно предвидя такую ситуацию.
– Будет что почитать – звони, всегда рада. До сентября терпеть незачем.
И Иришка, превозмогая смущение, позвонила. Решили встретиться в кафе.
– Знаешь, я пока живу одна, но довольно далеко, не стоит тебя туда мотать. А там посмотрим.
Почему одна – Иришка, разумеется, не спросила, но Дина при встрече рассказала все сама.
– Семейная драма. Надо побыть одной, все хорошенько обдумать. Знаешь, мне было так радостно смотреть на тебя влюбленную – какая ты красивая, счастливая, светишься вся. Даже себя вспомнила в восемнадцать лет. И порой думала, будь я такой или сделай то-то – все могло быть иначе, могло сложиться. А потом оказалось, вряд ли, да и не надо. Появился другой человек – взрослый, самостоятельный и совершенно не похожий на ту студенческую любовь. И тут все могло сложиться – почти наверняка. Но мы решили, что не судьба. Точнее, я решила. И тогда не думала, что без него будет так пусто и плохо. Оказывается, я привязалась к нему, хотя совершенно этого не ощущала и думала, что больше оплакиваю старую любовь. Мне было двадцать два. Закончила первый институт – кстати, это он все время твердил мне, что журфак – не твое, газета безлика, а ты – писатель. Я поверила в себя благодаря ему. И вместо того, чтобы выйти за него и нарожать спиногрызов, поступила на филфак и стала строчить романы.
– А он? – Ира слушала, затаив дыханье.
– А он все пытался наладить личную жизнь. Насколько мне известно, раза три порывался отвести очередную невесту в загс, но как-то не складывалось. Хотя он утверждал, что его сделать счастливым просто: накормить, приласкать и оставить в покое.
Дина вздохнула. Она выглядела уставшей и заплаканной, выпила две чашки кофе и заказала еще.
– Не знаю, имею ли я право тебе такое рассказывать – все-таки, ты намного моложе и вроде должна быть дистанция…
– Не волнуйтесь,