ли не во всю стену окна, занавешенные полупрозрачной светло-оливковой, под цвет мебельной обивки, материей, выводили на мокрую от дождя террасу, заполненную растениями в кадках.
Вилен вернулся и поставил передо мной на столик какую-то статуэтку. Я так и не понял, что за существо запечатлели в камне.
– Неудачный подарок, сделанный моими коллегами по работе, – чуть смутился врач. – Но хоть на что-то он пригодится. Если ударить по нему – во все стороны брызнет крошево. Если же твой меч не простой, значит, ничего этого не последует.
– Конечно, – я взмахнул клинком, и статуэтка осталась стоять, как стояла.
На челе врачевателя собрались морщины.
– Хочешь сказать, что уже сделал это?
– Проверь.
Он взял статуэтку, и она в его руках развалилась на две половинки. Вилен воззрился на зеркально гладкий срез.
– Немыслимо! – он провел пальцем по срезу, и в его голосе проскользнуло невольное восхищение. – Идеально гладкая поверхность!
Вилен поставил статуэтку на стол.
– А можно еще раз, только медленнее?
Я фыркнул.
– А потом ты расскажешь, что меня интересует, доктор.
Я исполнил его просьбу, и статуэтка развалилась на четыре сегмента. Вилен снова исследовал срезы фигурки.
– Собственно, я почти все сказал. У Игнифероса оказалась идеально гладкая рана. Нам осталось пригнать половинки органов друг к другу и сшить их. Тебе ведь наверняка известно, чем менее рваные края раны, тем быстрее она заживает.
– Но он был мертв, – заметил я. – Как ты оживил его?
– Боюсь, мой ответ не уляжется в пару предложений, – отозвался Вилен. – Для того чтобы понять, тебе потребуется изучить анатомию и прочие врачебные науки. Люди тратят на их изучение годы.
Я обратил на него недоуменный взгляд.
– Ты не можешь объяснить мне? Это так сложно?
– Если сказать в нескольких словах… При наступлении смерти, мозг остается жив еще некоторое время. И если предпринять попытки вернуть тело к жизни, то человека возможно оживить. Ты, верно, полагал, что если сердце не бьется, человека оживить невозможно?
Я нахмурился.
– У нас после подобного уже никто не оживал. Правда, есть снадобья, почти останавливающие сердце и погружающие в сон, похожий на смерть. Но никто не умирал при этом. Я все-таки не понимаю…
– Тогда тебе придется потратить достаточно много времени, чтобы разобраться в тонкостях, – заметил Вилен. – Но я не вижу особо смысла. Зачем?
– Когда я впервые попал в ваш мир, его устройство мне показалось понятным – механика, использование электричества… Но я всегда считал, что если кто-то умирает, он умирает навсегда. И, пожалуй, меня раздражает, когда я чего-то не понимаю. Если ты сможешь заполнить этот пробел, я готов заплатить названную тобой цену.
Ему не пришлось думать долго.
– Сможешь сделать наши инструменты такими же острыми, как твой меч? – спросил он. – Наши больные смогли бы гораздо быстрее поправляться.
– Пожалуй, да.
– Я так