сказал князь.
Зое льстили слова этого сдержанного, серьезного и немолодого человека: чем-то он неуловимо напоминал ей отца… Как бы ей хотелось, чтобы отец видел ее сегодняшний успех!.. Конечно, он негодовал бы, но тайно, в самой глубине души, гордился бы ею… И Николай тоже… Со слезами на глазах она поставила бокал на стол и подошла к открытому в сад окну. «Как вы прелестны сегодня», – услышала она шепот князя, повернула к нему голову, и он заметил ее слезы. Его неодолимо влекло к ней, к ее сильному, гибкому юному телу, и, должно быть, желание отразилось в его глазах, потому что Зоя отступила на шаг. Князь был старше отца, и ее неприятно поразило изменившееся выражение его лица.
– Благодарю вас, – спокойно ответила она, испытывая внезапную грусть: в каком тупике они все оказались, как жаждут любви, которая, быть может, хотя бы отдаленно напомнит им навсегда исчезнувший мир!.. В Петербурге он мог бы и не заметить ее или не обратить особенного внимания, но здесь… здесь оба они принадлежали прошлому, цеплялись за него. И для Марковского Зоя была не просто хорошенькой девушкой, а частью былого, способом воплотить его в настоящее. Обо всем этом ей хотелось сказать Елене, чопорно и сухо простившейся с нею.
Раздеваясь и ожидая, когда вернется из ванной комнаты бабушка, она опять задумалась о князе.
– Как мило, что князь Владимир принес шампанского, – сказала Евгения Петровна, причесываясь на ночь. В полутьме лицо ее казалось совсем молодым и таким же прекрасным, как много лет назад. Глаза их встретились в зеркале. Интересно, заметила ли бабушка те явные и не очень скромные знаки внимания, которые оказывал ей князь, задерживая ее руку в своей, слишком нежно целуя ее при прощании?
– Эта Елена всегда такая печальная? – спросила Зоя.
– Мне помнится, она и в детстве была угрюмой девочкой – этакой букой, – кивнула бабушка, кладя на подзеркальник щетку. – Братья были много интересней, походили на Владимира, особенно старший, тот, кто сватался к Татьяне. Владимир тоже очень хорош собой, как по-твоему?
Зоя отвернулась, но сейчас же вновь прямо взглянула на Евгению Петровну:
– Мне кажется, бабушка, я ему… нравлюсь, слишком нравлюсь.
– Как прикажешь тебя понимать? – нахмурилась бабушка.
– Я хочу сказать, – Зоя совсем по-детски залилась краской, – он… он брал меня за руку… А может быть, все это глупости… и просто мне показалось…
– Ты красива, Зоя, и, наверно, пробудила в его душе какие-то воспоминания… Знаешь, они с Константином в юности были очень близки, а он был сильно увлечен твоей мамой… Не принимай это слишком всерьез. Он так внимателен к нам. С его стороны было очень любезно зайти поздравить тебя с дебютом. Он просто хорошо воспитан, дитя мое, и учтив.
– Возможно, – ответила Зоя, явно не желая продолжать этот разговор.
Они погасили свет и легли на кровать – слишком узкую для двоих. Лежа в темноте, Зоя слышала, как храпит за стеной Федор, и, вспоминая о волшебном