За входной дверью послышалось бряканье ключей, и через минуту на кухне появился Санька. Его рыжеватая шевелюра торчала, как всегда, в разные стороны, а серо-голубые глазки мутноватым взором впились в Максима. – М… М-М… Макс, у т… т-т… тебя не б-б-б… будет пятёры до получки? – спросил Санька. Он немного заикался.
– Да нет, я сам получки жду, – ответил Максим. Он знал, что лучше ничего не давать, во-первых, тут же попросит еще, а во-вторых, все равно ничего не отдаст.
– Ну д-д-д… д-д… дай, Максик, очень выпить хочется, – заныл Санька.
– Да говорю тебе, нет у меня ни копейки.
– Н… н… н-н-н-ну ты, бля, жиденок! – обиделся Санька. – Т… т-т… тебе надо будет, я тебе тоже ни хера не дам, и не проси. – Он круто повернулся и пошел пытать счастья где-то на улице.
Максим носил фамилию матери, но всегда в душе предпочитал звучную, как он считал, фамилию отца Рейнберг невзрачной материнской фамилии Петренко. Поскольку мать была русской, то и Максима родители записали русским и дали ему фамилию матери. Пятый пункт таким образом Максима не касался, и жизнь его должна была быть от того спокойнее и счастливее; по крайней мере так думали его родители. Но, видимо именно от того, что Максим формально был русским, он никогда не старался скрыть отцовскую национальность. Не то чтобы он кричал об этом на каждом шагу, но, при случае, говорил об этом открыто и уж никак этого не стеснялся. Однажды он окончательно собрался поменять фамилию на отцовскую и даже пошел в паспортный стол, но паспортистка сразу ему сказала: «Ваши действия, молодой человек, лишены всякого здравого смысла, все люди с иностранными фамилиями только и мечтают поменять их на типично русские, а вы хотите сделать наоборот. Подумайте, ведь вам придется поменять все ваши документы, включая военный билет». Услышав про военный билет и представив себе, как ему придется идти в военкомат и, вероятно, даже проходить переосвидетельствование, Максим извинился, что зря побеспокоил паспортный стол и решил оставить пока все как есть.
Сразу после окончания школы, а Максим учился в художественной школе, где было 11 классов, его вызвали в военкомат как призывника. В то же лето Максим сдавал вступительные экзамены в Муху, но с первого раза не поступил, и ему грозила армия, так как институтская отсрочка на него уже не распространялась. Мама забеспокоилась – куда ему, щупленькому, маленького роста, и в армию? Там же его будут обижать. Отец смотрел на это проще – ничего, мол, пойдет, повзрослеет. Отец сам пошел на фронт в 17 лет, горел в танке, был ранен.
Однако мама не успокоилась, да и сам Максим не жаждал ухлопать два-три года на жизнь в бараках. Любовь Николаевна созвонилась со знакомыми врачами, те стали спрашивать, какие у Максима есть болезни, и, узнав, что у него с детства был псориаз, посоветовали пойти в кожный диспансер и срочно встать на учет. Псориаз у Максима был не сильный, даже не псориаз, а псориазишко какой-то, чуть-чуть на локтях, бывало, выступали красноватые пятна да временами еще где-нибудь.