продолжая не понимать, что происходит, старушка продолжала звать пса-бродягу, как последнюю на земле надежду: Барбосик, Барбосик, Барбосик! Но пса всё не было.
Смиловались высшие силы, никто не погиб, только в назиданье людям многое было разрушено тем страшным метеоритом. Старушка весь день обзванивала своих знакомых, справляясь, не пострадал ли кто из её знакомых, но те, позабывшие старуху, лишь удивлялись про себя, что она ещё числится в грешном ряду живых.
На следующее утро старуха снова вышла на улицу. В её кулёчке была теперь не ливерная, а «Докторская», подороже, колбаса: хотела она задобрить пёсика, лишь бы тот вернулся. Вот и действительно нарисовался из-за ларька Барбосик, и, весело размахивая хвостом, побежал старухе наперерез. Старуха радовалась:
– Барбосик, хороший мой, я тебе колбаски принесла. Смиловался господь-то над нами, грешными: никто не погиб вчера, а как страшно-то было. Слава те, господи. Смиловался господь надо мною, старухою, вернулся ты ко мне, пёсик мой, Барбосик…
Марина расположилась на переднем сидении авто незнакомца. Тот сосредоточенно рулил. Машина неслась на большой скорости. Стемнело, и мало что можно было различить через окна, даже когда они проезжали центр Ростова. В редких всполохах фонарей появлялись неметеные заснеженные тротуары и редкие люди, в зипунах и шапках, непременно с тяжёлыми, едой нагруженными, авоськами. Горели окна квартир, и за каждым окном подразумевался прогретый уют и семейный быт. Люди пили чай за десертом, и семейную идиллию их нарушал лишь беспокойный вплоть до испуга свежий выпуск новостей. Какое-то время, как заправский лихач, объезжал незнакомец по трамвайным путям ненужный ему светофор. Трясло в тот момент машину и подбрасывало, а Марина, отчего-то ослабевшая, как безропотная кукла подпрыгивала на своём сидении и раскачивалась из стороны в сторону вместе с каждым рывком и движением машины. Потом всё стихло; был мост, а под мостом – река. Плавали в ней, не думая тонуть, огни, а воду у берегов уже стянуло тонким ледком. Ехали дальше дачами и обмороженными пустыми полями.
Кем он был, тот незнакомец? Маньяком, насильником? Другом, спасителем? Прекрасным незнакомцем или старым приятелем, вдруг изменившим внешность? Человеком из лубянских? Человеком из вашингтоновских? Засланным казачком? Неизвестно…
Марина не понимала, где она сейчас находится, и не отдавала себе отчёта в том, что же происходит; но мозг её, видимо и в самом деле чем-то одурманенный, отгонял всякую беспокойную мысль. Марине не было страшно. Она была в каком-то приятном недомогании – почти не чувствовала ног и онемел отчего-то затылок, а по всему телу её разливалась какая-то особая, бархатистая волна, и это чувство истомы и онемения не было девушке противно.
– Долго… долго ещё? – спросила Марина, даже не испугавшись того, что ей очень сложно было проговорить эту простую фразу.
– Ничего, ничего, потерпи, Марина, –