высокой чести обучаться ниндзюцу у «спящего в горах». Он обладал знанием поражения смертоносных точек на теле человека как никто другой. Кроме того, Учитель владел гипнозом и даже мог пользоваться самым высшим оружием ямабуси – смертоносным проклятием. Однако на памяти мальчика Учитель еще ни разу не применил свои сверхъестественные знания, и Гоэмон знал, почему: такие проклятия в основном предназначались изменникам, которые среди синоби рода Хаттори были большой редкостью.
Гоэмон не ответил ямабуси. Ему было не до разговоров. Волнение, которое он испытывал, пока приближался отшельник, забрало у него много сил, и теперь мальчик с ужасом почувствовал, что еще немного – и его и так не очень устойчивое равновесие нарушится. Тогда он или свалится в пропасть, на острые камни, или станет предметом насмешек своих сверстников, если ему удастся отскочить от края ущелья. Ведь приказ Учителя – закон, и лучше умереть, чем его нарушить.
Видимо, ямабуси понял состояние мальчика, потому что Гоэмон вдруг ощутил, как его тело словно обдало жаром снаружи, отчего боль в икроножных мышцах куда-то ушла. А затем он снова услышал властный голос горного отшельника:
– Сосредоточься! Представь, что ты не человек, а скала. Ее устойчивость не могут нарушить ни землетрясения, ни бури. Твоя нога вросла в камень, спокойствие и невозмутимость древней горы вошли в твое тело и ничто не может повлиять на твой покой…
Слова отшельника лились плавно, завораживая мальчика. Он и впрямь почувствовал себя несокрушимой скалой, сросся с камнями. А ямабуси продолжал говорить. Магии ниндзя, о которой шла речь, юных синоби начинали обучать лишь тогда, когда они становились полноправными членами семьи. Но Гоэмон был очень смышленым, а его отец считался одним из лучших тэйсацу – лазутчиков клана, поэтому мальчику в какой-то мере был понятен смысл речей «спящего в горах».
Отец торопился обучить сына всему, что знал сам, потому что жизнь синоби редко бывает длинной. Свои знания, по совету отца, Гоэмон скрывал даже от Учителя, но благодаря им он преуспевал в обучении и считался подающим большие надежды. Особенно хорошо Гоэмон развил зрительную память.
Поздним вечером, когда Гоэмон приходил домой после окончания занятий, отец зажигал коптилку, раскладывал на чайном столике различные предметы и прикрывал их платком. Затем платок поднимался на несколько мгновений, и когда он возвращался на место, Гоэмон должен был без запинки перечислить все то, что лежало на столике под платком. Сначала предметов было не больше десяти, но со временем их число увеличивалось до нескольких десятков. А когда Гоэмон научился читать и писать, он с необычайной легкостью за очень короткое время запоминал и мог воспроизвести все иероглифы, начертанные на длинном свитке васи – бумаги из прочных волокон коры «бумажного дерева». Вскоре его наметанный глаз начал безошибочно «срисовывать» рельеф местности и отмечать малейшие