В полузабытье вспомнилось, как его мальчишкой выхаживал да учил Семарглов жрец, уже и тогда старый, как идолы на его лесном капище. «Человеком ешь то, что человеку потребно. Зверя корми мясом да кровью, только человечину чтобы пробовать не смел, слышишь?» За этим «слышишь» последовала звонкая оплеуха, потому как Волшан отвлекся и почти не слушал старика. Годы годами, а длань у того была крепкой как лопата. В ушах звенело…
…в ушах зазвенело, и Волшан очнулся. В полумраке перед глазами плавали черные и красные кляксы. Он моргнул, но те не пропали, наоборот – обрели полузнакомые очертания. До помраченного сознания оборотня дошло – не привиделось ему и не бред это вовсе. Грань между Явью – с темницей воеводиной – и Навью проявилась как никогда близко, и кто-то двигался там в красном мраке, к Волшану присматриваясь.
«Ждет, – вздрогнул Волшан. – Как добычу стережет. Что же, скоро свидимся». От горечи сжалось горло.
Тяжелые мысли роились в голове. Сколько сделал для него старый жрец – от людей уберег и над натурой звериной власть подарил… Всего-то раз и попросил о помощи. По великому своему смятению, послал в Дикое поле, разведать, не идет ли беда. Надеялся, что приемыш его опасения отведет, а Волшан-то и не сдюжил. Не получит жрец вестей из Дикого поля. Не узнает, что вовсе не напрасны были его опасения… А главное: так и останется неоплаченным долг Волшана перед стариком, заменившим ему семью.
Убьет его Збыня поутру, хоть виновен, хоть – нет, тут и гадать нечего.
После сумеречного полумрака темницы утренний свет резко ударил по глазам, и Волшан скривился, щурясь. Это не помешало ему разглядеть последний отрезок своего пути. Несколько шагов от воеводиного крыльца по пыльной вытоптанной земле, к невысокому помосту напротив, в центре которого раскорячилась широкая колода. Он дернулся в сторону, но Збынины дружинники держали крепко. Площадь за помостом гудела, заполняясь людьми. Спотыкаясь и медля, под тычки в спину, он одолел всход на помост.
Зверь внутри него сделал очередную попытку вырваться, и у Волшана подкосились ноги. «Не сейчас! – беззвучно взмолился он, сжимая челюсти, – только хуже будет!» Только куда уж хуже? Из центра колоды торчал топор, каким необхватные деревья рубят. Длинное топорище, отполированное многими руками, блестело на солнце. Сбоку прислонился толстый осиновый кол, затесанный на конце до игольной остроты. Не кол – бревно целое.
При виде пленника зеваки заволновались, взревели. Волшан пошатнулся от шквала ненависти, хлестнувшего из толпы.
– Тихо, люди змиевские! – прогремело с высокого крыльца.
Площадь не сразу, но затихла. Волшан поднял голову. Збыня, одетый как для битвы и серьезный, опирался на резные перила. Рядом встал отец Мефодий, со скорбным выражением лица.
– Все вы знаете, – начал воевода, – скольких душ мы недосчитались в последние ночи. Вот он – враг рода людского, душегубец – перед вами! Пойман, обезврежен и ждет расплаты за свои грехи! Что скажете, люди добрые, должны мы казнить его сейча…
Продолжение утонуло в многоголосом реве толпы. Не стой Волшан перед