небольшой садовый моцион, – настаивает тетя, и они отправляются прямиком к цветочным клумбам.
– Так, тут у меня чина, – начинает Инкери, указывая на цветы восхитительного нежно-розового оттенка, чем-то напоминающие душистый горошек.
– А вон там – кореопсис, бузульник, наперстянка и эхинацея.
Саана останавливается рассмотреть цветы эхинацеи: сиреневые лепестки вокруг красноватой сердцевины так трогательно опустились, что стали похожи на ушки поникшего кролика.
– Бабочкам-лимонницам эхинацея особенно по душе, а вот цветки мяты облюбовали перламутровки, – сообщает тетя, и они идут дальше.
Легкие Сааны наполняются ароматной свежестью утреннего воздуха, она чувствует, как потихоньку просыпается.
– Август – самое время наблюдать за бабочками. Сейчас небо полнится теми, что зимой попрячутся, а весной появятся вновь, – говорит Инкери, вытягивая руку так, словно любезно приглашает всех бабочек на нее присесть. – Адмиралы – те еще кочевники: прилетают в Финляндию в конце лета, но некоторые из них позволяют воздушным потокам подхватывать себя и нести обратно.
Саана кивает и улыбается: пожалуй, тетю уже не остановить.
– Репейницы вообще чудные. Прилетают аж с южного побережья Средиземного моря, и за время путешествия умудряются родить и вырастить новое поколение. Нынешним летом в цветках гвоздики травянки мелькал махаон, – увлеченно продолжает тетя, и Саана с сожалением отмечает, что не в силах запомнить и половины всех этих названий и фактов.
– Чем меньше хочешь поймать бабочку, тем охотнее она на тебя сядет, – улыбается тетя, опустив руку.
Оглядывая сад, Саана вдруг отчетливо понимает, как мало времени провела наедине с этой красотой. Неужели лето промчалось так быстро?
– В этот раз ваши с бабочками пути не особенно часто пересекались, да? – говорит тетя, словно прочтя мысли Сааны. – Бабочки кружатся и порхают на солнце, купаются в его лучах, но ты почти все лето не выходила из тени.
– У нас с тобой четкое распределение обязанностей, – смеется Саана. – Ты копаешься в свежей земле, а я – в старых делах.
Выйдя после завтрака на пробежку, Саана слышит стрекот кузнечиков в высокой придорожной траве, вдыхает ласковый, теплый воздух и воображает, будто она за границей. Однако старушка, бодро вышагивающая навстречу, размахивая лыжными палками, тут же возвращает Саану к реальности: это – финская глубинка, Хартола – маленькое, но гордое местечко, провозгласившее себя ни много ни мало «королевством».
Саана сворачивает на знакомую дорожку. Верхние листочки иван-чая уже подернуты оттенками красного, а сиреневые цветочки сменились длинными, подсохшими снизу стебельками, на концах которых подрагивает легкий серебристый пушок. Эта картина перекликается с тем, как Саана ощущала себя в самом начале лета: ссохшимся стебельком, у которого вместо мыслей – сплошная вата. Лишь сейчас, когда ей намного лучше, становится ясно, насколько волшебную, целительную легкость, насколько глубокое