в заточении. Как иначе ориентироваться во времени, если у тебя нет календаря? Время, проведенное в одиночестве, – «тюремное время» – тянется бесконечно и аморфно. Стоит ввести точку отсчета и методично отмечать прошедшие дни. Это порядок. Спокойствие. Это проявление собственной воли, сопротивление обстоятельствам. Пять черточек – равно пять дней, что я провел в вашей долбаной камере. И осознавая это, я проявляю свою свободу.
Я свободен внутри себя – даже в тюрьме.
Тогда это казалось логичным. Она усмехнулась с горечью. Все просто – один день, одна отметка. Семь отметок – неделя. Что может быть проще?!
На самом деле все оказалось сложнее.
Память в замкнутом помещении работала не так, как обычно. Все в тумане. Размыто, как акварельный рисунок после дождя. Ты проснулась, пошла, нацарапала черточку – день. А через пять минут ты вернулась, смотришь на стену – черт, черт, черт, жопа, жопа, жопа – и уже не понимаешь, отмечала сегодня день или это было вчера. Как узнать?!
Память отсырела в Пещере – и крошилась, как старая размякшая штукатурка. Нет ничего постоянного. Есть только разрушение. Энтропия. Погружение в хаос.
Да, слово «энтропия» она еще помнила. Нина бросила взгляд на стену. Еще одна черточка… или это было вчера?!
Она попыталась отмотать время мысленно назад, двигаясь по шагам – мелко-мелко. Вот она подходит к стене, царапает… вот идет назад к кровати… Вот садится – ноги колют тысячи булавок. Стон, и она снова ложится. Все болит, все тело.
Тысячи иголок. Она застонала снова.
И вот эта зыбкость памяти, восприятия – то, что вчера еще казалось таким прочным, – заставляла ее чувствовать себя бессильной. «Шторы в доме больного разума всегда задернуты…» Кажется, так писал один из античных философов? «Сенека Младший? Не помню, не помню. Весь мой филологический к чертям». Действительно, зачем похищенной домохозяйке филологический?
Стоп. Она с нарастающей паникой поняла, что ее беспокоит.
«Разве у древних греков были шторы?» Мысль пронзила ее насквозь, как разряд молнии, пробежала дрожью по телу.
Даже в такой мелочи она не может доверять себе. Все нужно проверять.
Она наконец сообразила. Рокот, что она приняла за гул в больной голове, давящий, раздражающий, беспокойный… Это не голова. Это мотор. Двигатель машины на ули… Боже! Она вскочила.
Синюшная нотка в запахе с улицы, которую она уловила раньше, но решила, что ей показалось. Бензиновый выхлоп!
Она бросилась к двери Пещеры. С разгона ударилась в нее, как птица, пытающаяся вырваться на свободу и раз за разом бьющаяся об оконное стекло. Дверь осталась неподвижной – как и много раз до этого. Нина догадывалась, что человек-«Белизна» подпер ее чем-то снаружи.
Она прижалась глазом к крошечной щели. И – увидела. Среди огромных деревьев, среди берез и сосен мелькнуло желтое пятно. Исчезло – и опять показалось вдали. Древние «жигули» советских времен. Где-то там проходит дорога – метров сто, сто пятьдесят? Не так далеко. Невероятно близко! «Они могут меня услышать». Если ветер дует в нужную сторону…
Она закричала.
Она