сцену. Вначале он нарисовал бы мужчину, чье лицо избороздили морщины, отчего оно стало похоже на старый сухофрукт, – Тэйера. Рисуя Аннабель, он подчеркнул бы ее мускулы – фигуру бодибилдера, сидящего на амфетаминах. Фабрицио получился бы типичным итальянцем: тщательно подобранный костюм, напомаженные волосы, черные очки и неизбежная шляпа-«борсалино», – все противоречило тому, кем он являлся на самом деле. Наконец, лейтенант Бо Эттвел, самый трудноизобразимый. Если бы пришлось все же рисовать его, лишь «Сын Человеческий» Магритта с его «котелком» и яблоком вместо лица соответствовал бы образу Бо, придавая этому необычному персонажу определенную уникальность.
Эттвел поблагодарил собеседника и повесил трубку. Взял клочок бумаги, на котором только что записал имя, и приколол его под одной из фотографий.
– Тридцать четвертая опознан, – прокомментировал он тоном, в котором странным образом соединились гордость и грусть.
Лейтенант Эттвел перевалил за пятый десяток, его внешность соответствовала типу «обычный американец»: небольшой живот, черты лица, отмеченные стрессом; купленные на распродаже костюмы завершали портрет типичного жителя Нью-Йорка. Его губы никогда не отдыхали; прямой рот плюс глубоко посаженные глаза создавали выражение, которое позволяло Бо экономить другие выразительные средства. Если бы не выступающая вперед челюсть и черные брови, контрастировавшие с волосами серого цвета, невозможно было бы отличить его от среднестатистического горожанина. По его плохому настроению было ясно, что в команде он хотел бы быть «номером один».
Он отступил на шаг и скрестил руки на груди.
Неслабое зрелище. Когда члены группы смотрели на стену, вдоль позвоночника у всех пробегала дрожь.
Шестьдесят семь фотографий, и столько же человек, выстроившихся в длинные ряды смертников. Аннабель невольно сравнила эти взгляды и запечатленный в них ужас с воспоминаниями о жертвах Холокоста; на мгновение ей показалось, что она смотрит на бесконечные ряды людей, ждущих перед воротами Аушвица-Биркенау. Столько же невинных лиц, столько же выброшенных на ветер иллюзий.
Дверь отворилась, внутрь кабинета ворвался шум из коридора, и к команде присоединился капитан Вудбайн. Вид у чернокожего гиганта был озабоченный.
Джек Тэйер хлопнул в ладоши.
– Устраиваемся и делимся всей информацией. С самого начала.
Они сели вокруг длинного стола, освещаемого маленькими неоновыми лампами. Через несколько минут брызнули слова, разгоняя удушливые пучки теней; дым сигарет стал все более широкими кругами плавать по комнате, словно эфирная митра, придавая кабинету сходство с настоящим «стаканом».
Снаружи облака поглотили дневной свет, солнце полностью исчезло.
Эттвел произнес баритоном:
– В пятницу 18 января, то есть три дня тому назад, Спенсер Линч был арестован по причинам, которые всем нам известны. В настоящий момент он все еще находится в коме, врачи думают, что он