Центрального вокзала – самого большого в мире. Колоссальное здание с сорока четырьмя платформами и впрямь поражало всякое воображение.
Заняв место и предъявив билет, она тут же уснула и пробудилась уже глубоким вечером, когда за вагонным окном уже тянулись пшеничные поля штата Пенсильвания.
Поезд летел с сумасшедшей быстротой, пересекая Северо-Американский континент – от океана к океану. Огайо, Иллинойс, Коннектикут, Дакота, Вайоминг…
Виды и пейзажи бесконечной чередой сменяли друг друга. Большие города с множеством фабричных труб, над которыми висели хвосты чёрного дыма. Поселки с изящными коттеджами и улицами, вымощенными брусчаткой, освещённые газом и электричеством. Бесконечные кукурузные поля, окаймлённые живыми изгородями тиса и жимолости. Леса и сады, озёра и реки, то широкие и спокойные, то узкие, пенистые, своенравно прыгающие с камня на камень.
Менялись пассажиры, хотя их гладко выбритые лица, пиджаки, купленные в магазине готового платья, и разнокалиберные саквояжи с «патентованными», неуязвимыми якобы для воров замками, облепленные гостиничными и пароходными наклейками, походили друг на друга больше, чем ландшафты.
Впрочем, после Омахи народ заметно поменялся. Чопорный деловитый Восток окончательно сменился крепким и буйным Западом. Появилось немало усатых и бородатых мужчин – здешние джентльмены считают, как и в России, несообразным с их достоинством расставаться с украшением, размещенным у них на лицах матерью-природой. Даже тощие фигуры и вытянутые лица квакеров Новой Англии неожиданно стали характерно выделяться, как ходячие карикатуры, на фоне воловьих затылков и округлых, по-хомячьи, красных щёк, принадлежавших этим «реднэкам», как называли местных мужиков.
Потом возделанные поля кукурузы исчезли; вместо зелёных всходов пшеницы явились кусты седоватой полыни и жидкие пучки степной травы, скудно прораставшие из сухой и малоплодородной песчаной почвы. Экспресс продолжил путь по полупустыне, которая, как говорили попутчики, разделяла Восток и Запад Америки и где в свое время погибли сотни караванов переселенцев. Теперь, когда через неё пролегли магистрали железных дорог, тут мало что изменилось. Станции и разъезды, попадавшиеся навстречу, имели довольно убогий вид – даже похуже, чем иные уездные полустанки в России. Жалкие скопища домишек, что-то наподобие щелястых курятников и бараков для нищих или каторжников, носили громкое название, оканчивающееся на «сити». Зато на каждом шагу виднелись вывески «салунов», «дансингов» и варьете с замысловатыми названиями. «Приют десперадос», «Золотые парни», «Свидание с ковбоем» и прочее в том же духе. Белые манишки, цилиндры и сюртуки почти пропали, уступив клетчатым рубахам и штанам из синей мешковины с медными заклепками. Лица с выражением бесшабашной смелости, лихие и одновременно хитрые взгляды из-под насупленных бровей, широкие медвежьи