броситься в море, вы должны были бы, не раздумывая ни минуты, броситься, и к тому еще вперед головою». Тот, вместо ответа, быстро повернулся и направился к дверям. Удивленный король спросил, куда он пошел. – «Я иду учиться плавать», – отвечал граф. Людовик XIV засмеялся, и разговор этот прекратился.
Людовик XV, проходя мимо гренадеров своей гвардии, сказал сопровождавшему его английскому послу: – «Вы видите храбрейших людей моего государства; между ними нет ни одного не покрытого ранами». – «Государь, отвечал лорд, – что должно думать ваше величество о тех, которые их ранили?» – «Они умерли!» – вскрикнул кто-то из гренадер.
Известный французский историк, Пеллисон, работал над историей Людовика XIV. Однажды, этот монарх спросил его, каким образом он изложит его отношения к госпоже Монтеспан. – «Государь, – отвечал историк-царедворец, – надо же, чтоб в вашей истории было что-нибудь и человеческое; иначе ей не поверят».
Однажды знаменитый адмирал Дюге-Труэн рассказывал, в присутствии французскаго короля Людовика XIV об одном блистательном морском сражении, в котором между прочими судами участвовал корабль «Слава». Людовик очень любил слушать рассказы храброго моряка, и когда Дюге-Труэн произнес: «В эту минуту я приказал «Славе» идти за собою…» – «Она так буквально повиновалась, – подхватил король, – что с тех пор следует за вами повсюду!»
Людовик XI любил шутки, не исключая и тех, который были на его счет. Известно, что государь этот, будучи о себе череcчур большого мнения, редко совещался с кем-либо, что раз и дал ему понять его любимец, Пьер Боссе. Однажды король ехал на иноходце, которого он предпочитал всем лошадям своей конюшни за его покойную поступь. – «Как ни малосилен, по-видимому, этот иноходец, – сказал Боссе королю, – однако вряд ли можно найти более сильное животное, потому что оно одно везет короля и весь его совет».
Крилон, тот храбрец, храбростью которого Генрих IV часто пользовался, но которому он не мог платить, сказал ему однажды: – «Государь, три слова! – деньги или отставку!» – «Крилон, – отвечал король, – четыре слова: ни того, ни другого». Несколько дней спустя, король наградил его сообразно его долгой и полезной службе.
Отец Котон, тонкий и хитрый иезуит, имел большое влияние на Генриха IV, что дало в то время повод к следующей игре слов: – «Наш король – добрый государь: он любит правду. Жаль только, что у него ушах хлопчатая бумага!»
Кардинал Ришелье, увеличив пенсию академика Вожела, сказал ему весьма ласково: – «Вы не забудете, милостивый государь, в словаре, над которым вы трудитесь, слово: пенсия». – «Нет, ваше высокопреосвященство, – отвечал ему Вожела, – но я еще лучше буду помнить слово – благодарность».
Какой-то маркиз расхваливал раз королеве, жене Людовика XV, какое-то прекрасное лекарство, секрет которого был известен ему одному и которое он заставил принять своего друга, бывшего при последних минутах. – «Друг ваш выздоровел?» – спросила королева. – «Ваше величество, на