Хром!
Пленник кулем повалился, но та же клешня за шкирку удержала его от окончательного падения, помогла пристроиться на корточках. Глазки Лешика азартно поблескивали. Именно такие, как он да Хасан, давным-давно убедили меня, что добиваться чистосердечных признаний от Каменевых и Тухачевских действительно было просто. Стальной Савинков – и тот раскололся, как орешек, послушно рассказав на суде все, что следовало. И нечего его упрекать. Попробуй-ка помолчи, когда за спиной притаилась парочка хасанов! Рокоссовский, правда, не сдал никого, но на то он и Рокоссовский. Исключение, лишний раз подтверждающее правило.
– Ну-с, какие новости, джигит? – я сунул в зубы сигарету «Винстона», щелкнул зажигалкой. Затянувшись, кхакнул. Табак опять попался дерьмецо. Американцы дурили Россию где только могли. И не подозревали, что роют тем самым подкоп под собственное креслице. Смешно, но жизнь и впрямь сплошная толстовщина. Как аукнется, так и откликнется. Россия – не бикса, чтобы позволить на себя вот так просто вскарабкаться. Поднатужится и скинет. Да в зубы достанет на посошок. За третьесортный табачок, за окорочка, за проценты…
– Он всех сдал, Ящер. Братков Танцора и вагонников. Если ему верить, за ними должок астрономический. На арбуз тянет, не меньше.
– Вот как? Что ж ты, Хром, порожняк гнал? Столько времени у меня отнял. Нехорошо, Хром! – я покачал головой. – Знаешь ведь, что вокзалы теперь мои. – Значит, и оборотный капитал мой. Фильм про начальника Чукотки помнишь?.. Нет? А жаль. Там был такой эпизод. Тоже один фраерок лепил горбатого. Не хотел рассказывать и делиться.
Хромой мутно взглянул на меня. Губы его шевельнулись, но слов мы не услышали.
– Что? Погромче не можешь?
Хромой сделал над собой усилие, сипло процедил:
– Не по законам правишь, Ящер. Обиженных много.
– Обиженных? – я удивился. – Это ж где такие отыскались? Назови хоть парочку!
– Ты сам знаешь. Много таких… Западло, Ящер!
– А вот тут ты врешь, Хром! – я присел, оказавшись с ним на одном уровне. – Врешь, потому как обиженных, сам знаешь, что делают. А это уже по закону. По вашему закону! Тех же, что совсем разобижен, я просто выкорчевываю, ферштейн? Тебе, к примеру, что на меня обижаться? Я же не тебя пытал, я деньги свои возвращал. Смекаешь разницу? А ты, чугунок такой, молчал. Вот и получился визит к Хасану. На него-то ты, надеюсь, не обижаешься? А то я ему передам. Какие-нибудь особые пожелания. Парень он простой, исполнительный. Все поймет, как надо.
– Попластаю!.. На кусочки твоего Хасана…
– Это ты зря! Очень даже зря. Ну, любит человек клещики, щипчики разные, – что тут такого? А не нравится он тебе, чего ж ты душу ему раскрывал? Все ведь выложил? Слил всех и каждого! Прямо как подружке любимой в постели. Стало быть, опять нехорошо. Сдал родных братков со всеми их потрохами, только чтобы миляга Хасан узнал правду и порадовался. Так ведь было дело?.. Ну?.. А теперь ты вдруг обижаться вздумал. На себя, дорогой, обижайся. Сугубо и токмо на себя!
– Убью! –