шепотом пискнула: «Спит!» Ее пьяный шепот вместе с противным алкогольным амбре полоснули по мне, как ядовитая бритва. Заснуть уже не было сил. Мне стало страшно от той реальности, в которой я постоянно находился в свой недолгий век. Мне было 5 лет. Но я отчетливо осознавал, что при живых и достопочтенных родителях я сирота.
Отец – Прокопий Леонтьевич
Отец возглавлял после 2-й мировой войны военную администрацию Вильнюса. Был постоянно в командировках. И редкие его визиты домой были больше похожи на привал бойца после любовной битвы. Он являлся в помятом и дурно пахнущем мундире полковника Советской армии. Сивушный перегар заполнял оба этажа нашего семейного особняка. Вся обслуга предпочитала прятаться по углам, чтобы не попасть ему под горячую руку. С мамой его диалоги больше напоминали казарменную «высокохудожественную» перепалку. На пару дней весь дом замирал в ожидании очередной папиной командировки. Слава Творцу – папа долго в доме не засиживался.
Мать – Вера Григорьевна
Мама, как мне казалось, не очень страдала от его отсутствия. Я не мог понять, как мама, занимая высокий пост в Министерстве сельского хозяйства Литвы, умудрялась целыми днями развлекаться с разными дядями. Ее привозили на черных лимузинах изрядно подпившие мужчины. И время суток для нее не существовало. Это могло случиться и днем, и ночью, и под утро. Каждый день к маме приходили все новые дяди. Они могли сутками веселиться. Мамин оперный голос пронизывал даже толстенные дубовые двери моей спальни. Она умела и любила петь. А под скрежет граммофонных пластинок она со своими однодневными почитателями могла предаваться веселью бесконечно. Затихала только на естественный перерыв в своей спальне.
Я был полностью отдан на попечение няньки и другого персонала – помощников по дому.
И в этот день я с ужасом забился в угол своей огромной кровати. Накрывшись с головой одеялом, в скорченной позе, дрожа от непроизвольного страха, я пытался коротать очередную бессонную ночь. Темно было в комнате, темно и жутко было на душе – я сирота, я один на белом свете. И так будет всегда. Надо ли дальше жить? Смерть казалась единственным выходом из страданий юной души и тела.
Среди отдаленных звуков музыки, пения, хохота я различил странный, ни на что не похожий звук. Он, как тонкий свист ветра, то нарастал, то стихал, поражая своей мелодичностью и обволакивающей нежностью. Я начал прислушиваться. Мне стало не так страшно. Даже высунулся из-под одеяла. Звук стал более отчетливым и все нарастающим. Он уже напоминал то ли звуки органа, то ли художественное завывание ветра в каминной трубе. И тут с силой распахнулось окно и смерч пронесся по комнате. Он ярко-розовым шлейфом заметался по углам, а затем клубком завис над креслом, стоящим возле кровати. Было очень интересно увидеть развязку этого чуда. Но непроизвольный страх парализовал, и я с силой сжал веки.
И вдруг