эти мало того, что затейные уж больно, так ещё и приметили девчата, что счастье они приносят хозяйке своей. Только вот самой Софьюшке не принесли они счастья. Как пришла её четырнадцатая зима, день рождения-то у ей аккурат на святой праздник был, на Покрова, так мамонька их, добрая да ласковая, померла. Тихо ушла, во сне. Легла и не проснулась.
– Хворая была Паранья, слабенькая, так хоть смертушку Бог лёгкую послал, – кивали участливо старухи, утирая слёзы.
А после, в ту же зиму, и батюшки не стало. Поехал он в город на ярмарку, работы свои по дереву продавать – ложки да ставчики резные, оклады искусные для икон, да лавочки узорчатые. А на обратном пути подкараулили его лихие люди, что в тех местах разбойничали, да и убили. Хорошо хоть, что тело не скрыли, так и оставили лежать под высоким старым тополем, тут-то и нашли его мужики, что на поиски отправились спустя день. И лошадь разбойники увели, и деньги забрали, а телегу под откос пустили. Ох, и плакали девки, ох, и убивались они по тятеньке своему, ещё от одного горя не отошли, а тут и другое подоспело. Правду люди бают, беда не приходит одна. Старухи соседские над сёстрами пригляд по очереди взяли. Шутка ли, и так годами малы, да ещё и старшая слепенькая. Как жить? Приходили к ним то покормить, то по хозяйству помочь. Да девчатки умненькие, скорёхонько свыклись сами-то хозяйство вести. Так и жить стали. И вот уже шесть лет минуло, как один день. Устинья вон уже заневестилась…
Мыла Софьюшка посуду в небольшом корытце, вытряхивала скатёрку вышитую, а сама вспоминала те времена прошедшие, да так задумалась, что и не услышала, как вошла в избу Устя.
– Софьюшка, уж вечереет скоро, можно я на вечорки нынче пойду? – услышала она голос сестрёнки.
Нахмурилась Софьюшка, и деспотом ей быть не хотелось, понимала она, что время своё берёт, выросла её девочка, Устя – сестрица младшенькая, но и тревожилось сердце её – а ну как обидит кто? Ведь все знают, что нет у ней защитника, что там, сестра слепая, какой от неё прок? Да что душой кривить, одного человека Софьюшка и боялась только, другие не причинят зла Усте. И боялась она Пахома. Того самого, что Устинью пряниками давеча угощал.
Глава 3
– Так отпустишь ли, Софьюшка? – ластилась к сестре Устя, – Все подруженьки мои там будут.
– Ох, не знаю я, Устинья, тревожно мне что-то за тебя.
– Да ну что ты, Софьюшка? – надула губки Устя, – Ну, что со мною сделается? Никогда ты меня не отпускаешь. Другие девчонки вон кажной вечер на посиделки бегают, а я…
– А ну как обидит кто?
– Да кто меня обидит? Тут все свои. И я себе лишнего не позволяю, скромно себя веду.
– А Пахом? – спросила вдруг Софьюшка, – Пахом тоже там будет?
– Да почём мне знать? – удивилась Устя, – Я с ним и не говорю никогда, так, где на улице встретимся, поздороваемся, да и дальше разойдёмся. Да что тебе этот Пахом сдался? Что ты про него спрашиваешь?
– Да ведь нравишься