на восточном направлении, и многие детали романа, начиная с иностранного акцента жука, на них намекают, предвосхищая закрученные сюжеты. Неслучайно основное событие четвертой книги – исчезновение нескольких ключевых персонажей на вокзале и последующая череда убийств: кажется, следующим будет сюжет в духе убийства в Восточном экспрессе или авантюр Лоуренса Аравийского.
Наконец, в-четвертых, месмеризм – востребованное романтиками учение Франца Антона Месмера о возможности преодолеть границу между неживой и живой материей, которое не имело никаких научных оснований, но было универсальным символом развития как такового, примерно как сейчас такими универсальными символами являются «атом» или «молекула». То есть научный эксперимент не подтверждал, что жук или его изображение могут загипнотизировать так, что живой человек застынет в обмороке, как труп, но месмерические термины тогда употребляли так же безотчетно, как мы говорим о неврозах, эволюции или культурных паттернах, не вдаваясь в подробности тех наук, внутри которых эти термины имеют действительный смысл.
Хотя выделить главное произведение Ричарда Марша трудно, а популярность «Жука» еще не говорит ничего о его художественных достоинствах, все же именно в этом романе есть несколько литературных открытий, которые навсегда остались в повествовательной прозе. Прежде всего, это саспенс, известный нам из хоррора, страшного кино, ожидание чего-то кошмарного, но при этом – у Ричарда Марша – с понятными параметрами: если разговор зашел про холодное оружие – значит, рано или поздно в ход будет пущено холодное оружие. Таким образом, если в кинематографе саспенс образуется движением камеры, загадочно выстроенным кадром, то в литературе он создается строго продуманной темой: мы знаем, где искать возможное продолжение сюжета, но тем тревожнее становится это продолжение.
Затем, в романе часто используются машинные метафоры, такие, как «нажать на тормоз» в значении «задуматься»: тогда они были в новинку, а сейчас выглядят грубоватым жаргоном. Далее – подробное объяснение героями своих замыслов, чего именно они хотят, как именно стремятся провернуть дела или провести следствие: в результате каждый герой проецирует свои желания на других, и у читателя появляется чувство, что он присутствует при каких-то сговорах, и только в конце удается разобраться, был ли сговор, обменивались ли герои тайными намеками или каждый и каждая действовали сами по себе. Наконец, использование отрывочного рассказа, когда герой от волнения или испуга «еле выдавливает слова» – особенно в последней части. Это одновременно очень зрелищно и очень аналитично: мы тоже пытаемся понять, что хотел сказать герой, и близимся к разгадке детектива.
Вообще Ричард Марш очень аналитический писатель: у него никогда не угрожают просто убийством, а объясняют, почему сейчас будут угрожать убийством. Такая угловатость повествования вместо какой-то общей эмоции, такая постоянная необходимость рассматривать