мало избранных,
счастливцев праздных,
Пренебрегающих презренной пользой…
– А разве не так? – прервал Булат, отбирая Пушкина.
– Так, так… – промолвила она, снимая очки.
Без очков её глаза увеличивались чуть ли не вдвое. И каждый раз они не переставали удивлять его и завораживать. Быть может, потому-то очкарики и нравились ему – человек, сняв очки, будто обнажается. И не только физически. Он становится открыт, беззащитен и прозрачен до глубины души. И Машенька без этой стеклянной, деформирующей взгляд преграды была вся как на ладони.
Не девственную, но и, в общем-то, не сильно избалованную душу поэта ничто в ту минуту не сдерживало. Он потянулся к ней всем своим естеством. Но сказать себе, что это была любовь, не мог. Она проросла в нём не сразу. А всё-таки, что им в тот день двигало – инстинкт, тщеславие, отзывчивость? Или всё само собою произошло, просто шагнул навстречу?
В постели рядом с ней, после бурной и недолгой близости, он вдруг заснул, как младенец, сладко и безмятежно.
Проснулся оттого, что кто-то теребил его чубчик. «Кто-то»… Надо же так в небытие провалиться!
– Кажется, я уснул ненароком?!
– И довольно крепко, – промолвила Машенька. Глаза её за стёклами очков привычно уменьшились. Они были добрыми, любящими и спокойными. Что-то большое и значимое уже случилось, и все волнения были позади.
– От тебя пахнет анисовыми яблоками, – сказал Булат, поймав губами каштан её локона.
– А от тебя веет морем, – ответила она.
– Наверное, оттого что я там бываю почти каждое лето. – Взгляд его зацепился за крошечную родинку на её щеке, которую раньше не замечал. Булат разглядывал новую для себя Машеньку и чувствовал на себе тепло её дыхания. – А знаешь, твоим именем Пушкин назвал почти всех своих героинь и дочку в придачу?
– Знаю, конечно.
За окнами смеркалось. Поздняя осень. В окно, будто предупреждая о чём-то, стукнула ветка оголённого дерева.
– Мне пора, – сказала Машенька.
– Оставайся… – откликнулся он.
– Нельзя, мама будет волноваться. А обманывать я не привыкла.
– Утром вместе в университет пойдём.
– Представляешь себе, как это мы с тобой под ручку туда заявимся?!
– А что такого?
– Да ничего. Просто я к этому ещё не готова.
В окно опять стукнула ветка.
Да, первая близость с ней осталась в его сознании какой-то вспышкой. Не сказать, что очень яркой, но, как оказалось, под толщей времени упорно не потухавшей. Однако в тот осенний день он не придал событию особого значения.
Миновали лекции в университете, прошёл незаметно год. На каком же по счёту свидании он объяснился ей в любви? Впрочем, это не так важно. Важно, что объяснился. А она – нет. Ни слова о своих чувствах… Ни на первом свидании, ни на последнем, хотя было понятно, что чувства эти у неё были – и какие! Она ходила, как заворожённая. Это было видно невооружённым глазом.
Но однажды их застала его жена, проживавшая