вновь Ирграм вынужден был согласиться. Проклятья – еще тот раздел, капризная магия, опасная, с которой не каждый рискнет связаться.
– Меж тем я знаю, что многие из тех, кто на словах проклинает магов, давно уже обращаются к ним.
Теперь в голосе прозвучало раздражение.
– Притом от меня требуют соблюдения традиций.
Ирграм опустил взгляд.
– Если я спрошу имена, ты не назовешь?
– К сожалению, нет. Я прошу простить меня, – шея заныла, и сердце закололо, словно предупреждая, что не стоит отказывать людям, подобным Императору. – Однако Закон един для всех.
– Закон – это хорошо.
– И если контракт заключен, то я могу лишь выяснить имена исполнителей, не более того.
– Выясни, – дозволил Император. – И нет, я не потребую большего. Не от тебя.
Но и не забудет. Он не умеет забывать, как и прощать, и потому сердце закололо куда сильнее прочего.
– Нельзя винить клинок в том, чья рука его использует, ибо равно он может служить и воину, и жрецу, и подлому убийце.
Почему-то в этакую благостность не поверилось.
– Но если ты выяснишь, кто сотворил этот клинок, я буду благодарен.
А благодарность Императора – это много. Куда больше, чем способен вынести обыкновенный человек. Ирграм сглотнул.
– Однако на самом деле мне надобно иное, – Император вернулся к ложу, на котором устроилась мелкая псинка, явно не испытывавшая к высокой особе благоговения. Ибо стоило Императору опуститься подле, и псинка зарычала. Рыком же отозвался леопард, а Император усмехнулся. – Они подобны моим людям. Знают, кто их кормит, а все одно готовы укусить. И они не удержатся. Тот, кто использовал проклятье единожды, использует его вновь. Смотри, маг. Слушай. О том, что творится в вашем проклятом городе. И о том, что происходит здесь. И когда услышишь нужное, ты назовешь мне имя.
Император ухватил псинку за шею, поднял, заглянул в круглые навыкате глаза.
– А в ответ я назову тебя другом.
Шея хрустнула, и тело псинки упало на пол.
Глава 10
Миха стоял перед зеркалом.
Перед настоящим, мать его, зеркалом. Оно было велико, хотя и не сказать, чтобы вовсе огромно. Но главное, там, в темном стекле, слегка поседевшем от времени, отражался не он.
Не Миха.
– Тебе случалось видеть свое отражение прежде? – поинтересовался маг, наблюдавший за Михой с немалым интересом.
– Да.
И оно было иным.
Каким?
Проклятье! Миха не помнил. Он силился. Он морщил лоб. Он готов был голову разбить об эту треклятую зеркальную гладь. Но ничего не получалось. Разве что больно стало, будто в голову иглу вонзили. И ухо дернулось.
У того, в зеркале, уши были неправильными.
Миха покосился на мага. Нет. У него уши нормальные. Округлые. И чутка оттопыренные. Никакой тебе вытянутой ушной раковины, да еще с шерстью по краю. Миха потрогал свое.
– Ты понимаешь, что это ты?
– Да, – язык теперь давался много проще, но говорить все равно было неудобно. В горле точно ком застрял, который всякий раз