Штукатурить в Жёлтом нечего. На приработки всё на сторону кажен божий день гоняй. Ну чистая смерть птенцу!
А тут крюковские басурмане завились аж в Срединную в Азию. Доплескались до самого до господина Ташкента!
Засылают азиатцы призыв за призывом ехать.
Призывы всё на един покрой. Строек завались! Одна другой главней! Русскому топору да мастерку почёт бес– примерный! Деньжищу каждому отваливают по мешку за месяц!
Распустили басурманцы перья.
Пропал мой Миша ни за понюх табаку.
Заладил бесконечное своё вечное: ну поехали да поехали!
А я ни в какую.
Между нами пробежал платок.
– Ну что я, хряк сопатый, – жалится, – грошики тута сшибаю в той межпланетной?[104] А представляешь, голова ты безумная, какая цена будет там моим рукам?!
– А то! – смеюсь. – Чертячий доход по тебе обрыдался![105] Припасай, – веду на ум, – совковую лопатищу. Так оно сподручней гнать капиталы в контейнеры.
– Не смеись, – обжёг в прищуре лиходейскими глазищами. – У кого табачок, у того и праздничек! – да этако картинно только ж-ж-жа-а-ак на стол билеты.
И ощерился:
– Ну как? Хитро завёл в сетку?
Ахнула я от такой напасти.
Пыхкаю в себя воздух, что тебе рыбица на песке.
А сказать словечка не скажу.
Минутой потом оклемалась.
Слог прорвался гладкий. Будто писаный:
– Молодцом! Хитрей хитрого завёл… Сострил тупей коровьего бока! Скажи, парнишок, кто я тебе? Законница иль так, служкой какой приставлена? Не обсоветоваться… Ну ни человек ни обморок…[106] Мне ни звучика и на, зволь радоваться. Получи яйцо с обновкой![107] Билеты! На поезд что, сегодня, лётчик?[108]
– Спогодя десять дён.
Ну, держу думушку, пустого времени у нас луканька на печку не вскинет. Дай-ка я его ядрёно выполоскаю. А то… Дай дурилке волю, так он и две цапнет!
Эхо и разошлась, ровно тебе лёгкое в горшке. Разбрехалась, точно перед пропастью. Такую бучу подняла, что, смотрю, обоýм[109] – то мой тишком, тишком сгребает до кучи билетики и рысьюшкой назад их кассирке.
Снёс злодеюшка и по второму забегу.
А на третьих разах я сама сдала билеты только на себя да на наших на двоеньких детишков. Жалконько смотреть на Мишины мучения!
Уколесил мой один.
Осталась я вязать.
Поверх года толклись подврозь, покуда не поднаумили да не присоветовали люди добрые.
Диву даюсь, как это нам самим в дум не пришло?[110] Чего ж сами-то, дурачоныши, до этого не доскрипели?
Живёт ведь почта! Артель согласна гнать мне в Ташкент пух. А я в обратки – готовые платки.
Так и нарешили.
Только после этого сшатнулась я в «город хлебный».
16
Всяк своего счастья кузнец.
Не всхотелось в малограмотных киснуть. Навалились мы в Ташкенте учиться.
Миша у меня уже в горбатые стахановцы выполз. Там вламывал, «как огнём