с каким-то медальоном. Ну что ж, обычай есть обычай, это не лапки стариковские целовать, можно и потерпеть. Снайпер послушно наклонил голову.
Серебристая цепочка коснулась шеи…
– Погоди-ка, – раздался сбоку голос Тестомеса. – Но это не знак Низшего. Это же «Ярмо»…
Снайпер попытался разогнуться, но у него ничего не получилось. На затылок и плечи словно опустилась многотонная плита. Он упал на колени, чувствуя, как все его тело становится подобным этой неподъемной плите, превращаясь в камень.
– Что ты делаешь, Моркт! – закричал Итан.
– Искусство войны – это путь обмана, – раздался над головой Снайпера равнодушный голос горбуна. – Неужели ты вправду думал, Тестомес, что я позволю остаться в живых тому, кто держал нож возле моего горла? Ты так и не стал одним из нас, пришелец из другого мира. И никогда им не станешь, так же, как и этот хомо, чьи кровь и мясо вдосталь накормят сегодня досточтимых предков моего народа.
Боль…
Она бывает разной.
Нестерпимой, от которой сознание проваливается в спасительную пучину беспамятства. Или, например, тягучей и непрерывной, способной своей монотонностью, наоборот, вытащить страдальца из этой пучины, как опытный рыбак достает из омута попавшего на крючок сома, измученного многочасовой борьбой с неизбежностью.
Это был как раз второй вариант, повторяющийся снова и снова. Крайне болезненный тычок чем-то острым в области живота, после которого место укола начинало омерзительно ныть, словно через него тащили тонкую проволоку. И как только боль немного шла на убыль, тут же следовал новый укол…
Лис дернулся, еще не до конца придя в себя и рефлекторно пытаясь отползти подальше от этой занудной пытки.
– Не дергайся, – прозвучал над ним знакомый голос. – А то ненароком ткну иголкой в твое достоинство, а у тебя и так проблем выше крыши.
Вот так номер…
Сделав невероятное усилие, парень приподнял голову – и тут же уронил ее назад, при этом довольно чувствительно ударившись макушкой об основание крылатого шпиля.
Прямо на могиле, спустив с него штаны и задрав кверху окровавленные лохмотья, когда-то бывшие темно-серой курткой, Лисса сосредоточенно зашивала широкую рану на животе, оставленную кутрубом. Пальцы девушки были алыми, словно она усердно давила ими спелую землянику, платье напоминало рабочую одежду мясника, но это ее ничуть не смущало – слишком уж она была поглощена работой. Лис как раз успел разглядеть момент, когда она одной рукой заправляла в живот выпавшую петлю кишечника, стараясь при этом не выпустить из другой руки скользкую портновскую иглу.
Если б крови в организме было побольше, Лис бы, наверно, покраснел от смущения. Но излишки, если они и были, выпустил кутруб, вскрыв когтями живот парня. Поэтому смущаться было нечем, да и боль отвлекала от других переживаний. Когда тебя шьют по живому, хочется выть, а не смущаться.
– Терпи, побратим дракона, – сказала Лисса. – Осталось совсем чуть-чуть.
– Теперь…