подруг и высказывания дамы-ювелира, через которую Луцкая приобрела большую часть коллекции.
– Странная тетка какая-то, – пробормотала Ника, сжимая пальцами переносицу и дотягиваясь до стакана с молоком, – другая на ее месте уже бы триста фотографий выложила, а эта, видно, умная – понимает, что в интернете полно охотников до чужого добра. Так и воров на квартиру навести недолго. Хотя вряд ли она их дома хранила… Я бы точно сейф арендовала – так надежнее.
Она встала из-за стола, размяла затекшие ноги и вышла на балкон. Хотелось курить, но валявшаяся тут же на столике пачка оказалась пуста, и Ника выругала себя за забывчивость – была в магазине и не подумала о сигаретах.
– Л-ладно, – мстительно сказала она, входя в кухню, – не купила сигареты – тогда жри, не пропадать же добру.
От купленной выпечки остался только один пирожок, вот его-то Ника и съела, запивая молоком прямо из бутылки. Мысль о коллекции бриллиантов Луцкой почему-то прочно засела в голове и не желала оттуда исчезать.
– Дались мне эти камни, – пробормотала Стахова, снова садясь за ноутбук, – ну камни и камни… кто-то картины коллекционирует, а кто-то – бриллианты, у каждого разные возможности… Но почему, почему я никак не могу отделаться от мысли об этих камнях?
От напряжения заболела голова, и Ника, чтобы не усугублять, выпила таблетку и легла. Стрелки на часах приближались к половине пятого, и спать осталось всего ничего.
Неприятности начались с самого утра. Проспавшая Стахова не удосужилась выглянуть в окно, а потому оказалась на улице без зонта, в тонком комбинезоне и босоножках – прямо среди луж и мелкого моросящего дождя. Возвращаться не хотелось, однако перспектива простудиться и слечь как-то не радовала, потому, вздохнув, Ника открыла подъездную дверь и пошла к лифту. Наскоро сменив неподходящую одежду и обувь на джинсы, рубашку и кроссовки, а также прихватив зонт и ветровку, она снова вышла на крыльцо. Бросив взгляд на часы, поняла, что непременно опоздает, и хорошо, если летучка будет не у Тихонова, а у Филонова. Хотя, если судить по вчерашнему виду Федора, вряд ли он приедет на работу. На всякий случай Ника позвонила Тихонову и сказала, что немного задержится. Тот поворчал, но разрешил. Такие вольности себе обычно позволяли в редакции почти все, кто не боялся ненароком вывести из себя Саныча. Тот всегда долго терпел подобное разгильдяйство, однако потом мог взорваться и начать орать на таких децибелах, что виновнику долго не хотелось опаздывать. Филонов в этом смысле был более лоялен, делал скидки на то, что многие далеко живут, и на прочие мелочи. К сожалению, этим часто пользовались не особо добросовестные сотрудники редакции. Но и тут на сцену выходил Тихонов со своей знаменитой палкой. Когда-то давно он попал в серьезную аварию и теперь иногда был вынужден пользоваться палкой для опоры – когда искалеченная нога давала о себе знать. Эту же палку он использовал в качестве аргумента в разговорах – хотя ни разу, разумеется, не применил. Но Ника почему-то не сомневалась, что может…
В метро было душно,