колесами крестьянских повозок.
Позади, высунув язык, носился по кустам ошалевший от свободы Гаскойн. Гийо категорически не захотел расставаться со своим знаменитым песиком и взял его с собой. Вот только Жиль никак не мог взять в толк, почему Гийо для своего любимца в качестве клички выбрал английскую фамилию. В этом тоже была какая-то тайна.
Ангеррану де Вержи пришлось откупиться от настойчивого виллана. В душе он был на стороне сына, потому что в молодости и сам не раз грешил подобным образом, но проказы Жиля начали влетать ему в немалые деньги, и он решил проблему кардинально. Посоветовавшись с женой, рыцарь вызвал к себе сына и коротко сказал:
– Собирайся. Ты уезжаешь.
– Куда?! – всполошился Жиль.
– В Париж. Таким шалопаям, как ты, там самое место. Будешь учиться в университете. Может, станешь каким-нибудь судейским крючкотвором, чтобы зарабатывать себе на хлеб насущный. Мать говорит, что ты ловок в науках. А рыцарем, увы, тебе никогда не быть… – тут отец горестно покривился: – Да-а, нынешняя молодежь совсем не та, что была в мое время…
На этом их разговор и закончился. Жиль выскочил во двор, переполненный разноречивыми чувствами. С одной стороны, ему не хотелось бросать родные места и своих подружек, а с другой – жить и учиться в Париже было его мечтой. (По крайней мере, так он уверовал, когда до него полностью дошел смысл сказанного отцом; до этого момента Париж казался ему сияющим храмом на горе, о котором даже думать не стоит.)
«Ах, матушка, как я тебе благодарен!» – радовался Жиль. Он понял, что это мать придумала такое «наказание» провинившемуся сыну. К ней он и подкатил, чтобы в качестве слуги с ним в Париж отправился Гийо. Ему Жиль полностью доверял, к тому же Пройдоха, как он сам утверждал, знает французскую столицу как свои пять пальцев, что для провинциала было очень важно. Конечно, Ангерран де Вержи возражал – ему очень не хотелось терять столь ценного слугу, – но его обожаемая Шарлотта настояла, а разве мог истинный рыцарь отказать в чем-нибудь своей возлюбленной?
Проезжая мимо церкви Сен-Симфорьен, Жиль невольно перекрестился. И не потому, что в этот момент на него нахлынуло благочестие. Молодого дворянина с детства пугали статуи, украшавшие ее фасад. Маленькому Жилю казалось, что мрачные фигуры вот-вот оживут и накажут его за многочисленные шалости. Может, такому восприятию статуй поспособствовала мать, которая часто грозила ему небесными карами за неблаговидные поступки. А возможно, поэтическая натура Жиля была чересчур чувствительной к вещам, которые выходили за пределы его познаний. Тем не менее, несмотря на все старания матери и местного кюре, в глубине души он относился к религии (а больше всего к церковникам) с некоторым скепсисом.
Вскоре пошли известняковые скалы, изрытые пещерами. Черные дыры на светлых камнях выглядели зловеще. Пещеры в скалах, вырубленные в мягких туфовых породах,