велике вдоль побережья, устала, проголодалась. Бросила велосипед во дворе, ворвалась в дом, зовя маму. Та не откликалась, Лерка влетела в кухню и увидела бабушку, неподвижно сидевшую у стола. На крики она даже не обернулась, Лерка с минуту созерцала её сгорбленную спину и серебристо-седой затылок.
– Ба, ну где вы все делись? Мама где? Я есть хочу!
Бабушка медленно повернулась к ней, по лицу её текли слёзы. Лерка от удивления даже испугаться не успела – она никогда не видела бабушку плачущей.
– Сейчас, Лера, я тебя покормлю. А мама уехала. Папу в … – она назвала город в трёхстах километрах от Южнороссийска, – в больницу положили, у него инфаркт… Мама к нему уехала.
Отец тогда пролежал в больнице почти всё лето – инфаркт был тяжёлый. Вернулся похудевший, осунувшийся. Вскоре его списали на берег, и с тех пор он работал на судоремонтном заводе при грузовом порту.
А вот сейчас она узнала, как всё это тогда происходило. Их сухогруз-толкач встал в порту на разгрузку. Евгений Семёнович, как старпом4, контролировал процесс – песчано-гравийная смесь груз капризный, непредсказуемый и сильно сыпучий. После выгрузки капитан отпустил его на берег. Лерка представила отца в чёрном кителе – горят золотом пуговицы с якорями и нашивки на рукавах, две продольные полоски и третья с ромбом (кстати, а что это за ромб на нашивках, надо у папы спросить), в белой фуражке с начищенной кокардой… Этот китель до сих пор висит в шкафу. В детстве Лерка часто открывала шкаф и трогала пальцем канитель нашивок и рассматривала якорьки на пуговицах… В припортовой части городка, сонной, пыльной, почти пустой от жары, где много частной застройки, двухэтажных домов-бараков с дырявыми деревянными заборами отца и прихватило. Боль была такая, что казалось – сердце просто взрывается… Последнее, что он помнил, как стягивает фуражку, суёт её подмышку и закатывается в подворотню, подальше от глаз, чтобы не подумали – пьяный капитан валяется. Очнулся уже в больнице, на счастье, жильцы дома нашли его быстро и вызвали «Скорую». Выжил. Лерка, слушая отца, только головой качала, и долго вглядывалась в его глаза… Вот так живёшь, борешься с обстоятельствами, выживаешь в ситуациях, в которых люди ломаются, как хрупкие сосульки в тёплых пальцах, а потом понимаешь, что это не совсем твоя заслуга – стойкость и силу тебе дают твои родовые качества, столько перед тобой было в роду сильных людей – они плевать хотели на трудности и боль, несли с собой в мир презрение к слабости и опасности.
Лерка знала за собой эту особенность, в трудные моменты в голове циклотемой начинали повторяться куски текста – стихотворения, песни и даже прозы, словно склеенная в кольцо плёнка на магнитофоне, или игла на заезженной пластинке, вот она, поскрипывая, воспроизводит куплет с припевом, спотыкается на царапине винила, подскакивает и возвращается к началу.
Девочка моя, что же ты молчишь, надо говорить,
Надо понимать: за чужую боль тяжело платить.
Девочка,