Не то чтобы Нор собиралась говорить это вслух.
Нор уговорила Древность слезть с ворот и вслед за двумя собаками пошла по мощенной речным камнем дорожке к Башне. В свете заходящего солнца камни мерцали, как последние угольки костра.
Дорожка вилась по всему их участку, со времен Роны и по сей день насчитывающему сто восемьдесят акров, и соединяла Башню с маленькой беленькой танцевальной студией.
Приходить в эту студию к Апофии было любимым занятием маленькой Нор. Она копалась в шкафах, набитых традиционными китайскими ципао, и даже нашла там несколько балетных пачек, сохранившихся со времен, когда Апофия танцевала в балете Сан-Франциско. В иные дни они вместе сидели на крыльце в плетеных креслах, слишком хлипких, чтобы выдержать вес Джадд, и пили чай из фарфоровых чашек, вручную расписанных цветами вишни и слишком изящных для мощной хватки Великанши. Нор часами напролет болтала, как болтают всеми забытые дети, впитывая каждую кроху внимания и поедая бессчетные маленькие шоколадки в ярких бумажках до тех пор, пока ей не начинало казаться, что у нее вот-вот лопнет живот.
Войдя в Башню, Нор зашла на кухню и обнаружила в огромной медной раковине переполненный чайник, из которого выливалась вода. Она выключила кран, стараясь не смотреть на пустую стену над раковиной.
Когда-то там висел огромный набор ножей – самых разных размеров и предназначений. Все они были такими острыми, что можно было разрезать себе руку и ничего не почувствовать. Единственным свидетельством пореза стал бы стремительно распускающийся на ладони алый цветок. Уже больше года Апофия хранила ножи под замком. Нор уверяла, что больше не нужно так осторожничать, но ножи оставались взаперти.
Апофия нашлась именно там, где Нор и рассчитывала: она склонилась над стоящим на плите воком, и горячий пар окрасил ее сухие, как бумага, щеки розовым румянцем. Ее коротко стриженные седые волосы были собраны в пышный помпадур, и сложно было поверить, что Апофии Ву почти семьдесят. Она еще не растеряла грации балерины, какой когда-то была, и Нор не удивилась бы, если бы, опустив глаза, увидела на ее ногах пуанты.
Нор наклонилась над воком и вдохнула аромат кипящего жаркого. На разделочной доске громоздились красные и зеленые перцы чили, сычуаньский перец, тофу и имбирь: судя по всему, блюдо намечалось острое. От предвкушения у Нор заслезились глаза.
Апофия замахала рукой, отгоняя Нор от плиты.
– Зря ты в такой ливень бегала, – заметила она. – Что-то ты бледная.
– Ты всегда так говоришь, – пробормотала Нор. На улице могло быть плюс тридцать, а Апофия все равно повторяла, что Нор какая-то бледная, как будто бедная девочка виновата в том, что ее кожа сохраняла свой нежно-палевый цвет даже посреди лета.
Астрид, прабабушка Нор, построила Башню на руинах кедрового домика самой Роны, то есть, проходя через кухню, Нор наступала ногами на те же места, по которым некогда шагала ее прародительница. Нор чудилось, будто она все еще слышит