направил взгляд туда, где развлекались Джучи с Угэдэем. Вместе они казались моложе и больше походили на мальчишек, росших в юрте Чингиса. Он недовольно покачал головой, а когда снова заговорил, надежды Субудая растаяли.
– Дурная кровь может ударить в голову в любую минуту. Он способен на предательство. Будь осторожен и не доверяй ему свою жизнь.
Субудай не смел перечить хану, чтобы не нарваться на грубость, хотя и сгорал от желания возразить против несправедливости. Все-таки он оставил свои возражения при себе и склонил голову.
– Джелме и Чагатай всего в трех днях пути отсюда, – немного повеселев, продолжил Чингис. – Скоро увидишь моего настоящего сына, Субудай, и тогда поймешь, почему я горжусь им. Украсим землю светильниками и будем есть и пить столько, что люди еще долго будут помнить об этом.
– Как прикажешь, повелитель, – ответил Субудай, пряча от хана свое недовольство.
За три года Джучи вырос у него на глазах и стал настоящим мужчиной, таким, который способен вести за собой целые армии. Субудай не видел в нем слабости и знал, что Джучи разбирается в людях. Наблюдая за тем, как хан глядит на старшего сына, Субудай искренне сочувствовал юноше, ощущая боль, которая должна была терзать его. Ведь никому не пожелаешь быть отвергнутым собственным отцом. Если бы хан обращался со всеми своими полководцами так же, как он обращался с Джучи, насмешки отца не причиняли бы тому столько страданий.
Когда Чингис, Хачиун и Хасар отвернулись, Субудай чуть заметно покачал головой и, приняв снова невозмутимый вид, присоединился к ним, чтобы заняться приготовлениями к празднику. Ждать прибытия Джелме и Чагатая осталось недолго, но Субудай совсем не горел желанием увидеть, как Чингис будет восхвалять своего второго сына, открыто отдавая ему предпочтение.
Джелме не спал. Что-то мешало ему уснуть. В кромешной тьме он привстал и внимательно прислушался. Дымовое отверстие юрты было закрыто, и глаза никак не могли привыкнуть к темноте. Лежавшая рядом с ним китаянка шевельнулась, Джелме протянул руку и коснулся ее лица.
– Тихо, – прошептал он.
Джелме хорошо знал звуки ночного лагеря: и ржание лошадей, и смех, и ночную капель, что так навевала сон. Знал во всех мелочах, как сопят и храпят его люди. Но какая-то часть его, как у дикого пса, всегда была начеку. Джелме был достаточно опытен, чтобы не отмахнуться от жгучего чувства опасности, как от дурного сна. Тихонько отбросив меховое покрывало, он, в одних старых штанах и с голой грудью, поднялся с постели.
Хотя едва слышный звук шел издалека, определенно это трубил дозорный. Как только его сигнал стих, Джелме схватил меч, подвешенный к центральному столбу юрты. Натянув сапоги и накинув на плечи халат, полководец выскочил в ночную мглу.
Лагерь уже начал просыпаться. Ворча спросонья и пощелкивая языком своим скакунам, воины садились в седла. До стана Чингиса оставался всего день пути, и Джелме мог только гадать, что за сумасшедший отважился бы скакать ночью, рискуя драгоценными лошадьми. Попадись на