серебром заливала просторы,
И немые курганы татарской ордой
Залегли у костров, отраженных водой,
И смотрели на запад, и прятали взоры.
Только мне удалось подсмотреть в их глазах
Тягу к долгим кочевьям и жажду погони…
О, веселая жизнь на скрипучих возах!
Здесь рифмуется то, что мне нравится.
Кони!
Но мне рифма еще неизвестна на вкус.
Я кружусь в разноцветном кочевничьем стане,
И слова, что рождаются в створе гортани,
Зелены, зелены.
И змеиный укус
Той, жестокой, которая Музой зовется,
Поджидает меня где-то там, за холмом,
Но еще я об этом – ни духом, ни сном,
Только сердце замрет и тревожно забьется.
Не спи, пацан
Самому себе
Как весело с утра колесам
По холодку, по звонким росам
Скрипеть, постукивать, юзить!
…Всё это там, в краю далеком,
В таком высоком синеоком,
Что даже не вообразить…
Степям длинноты не помеха.
Как ни шуми – не слышно эха,
Но глазу видно то и то:
Высокий беркут, даль сайгачья,
Сурка – в нору – движенье рачье
При виде пугала в пальто.
Возница же, ногой качая,
Сурка (бы как) не замечая,
Под ляжку подоткнув вожжу,
Вдыхая пот гнедой лошадки —
Солено-терпко-душно-сладкий —
На гривы смотрит, на межу,
На то, как, зерна наливая,
Овсы, метелками кивая,
Желтеют кверху. Срок всему!
Всему, всему… коню, колесам,
Суркам, горохам и овёсам,
И лишь вознице одному
Пока не срок.
Ему до срока
Такая долгая морока!
Такие дни и столько дней!
И мрак, и хмарь, и злые ветры,
И плюс такие километры,
Где новый прежнего длинней.
И эта степь. Она докуда?
О, эти травы-ковыли!
Из всех чудес чуднее чуда
Придумать боги не могли:
Хлеба, холмы, сурки, бурьян…
Не спи, пацан! Смотри, пацан…
«За илбаном бугром, за калиной кустом…»
За илбаном бугром, за калиной кустом,
Где таймень хлещет воду багровым хвостом,
На широком лугу, собираясь в отлет,
Журавли предотлетный вели хоровод.
Я в стогу не доспал, я с трех метров смотрю,
Как высокие топчут ногами зарю,
И кружатся, и стонут, и трутся пером —
Будто казнь через час и придут с топором.
Через час, через миг… Вот прольется Восток,
И плеснет через край и на птиц, и на стог,
И вожак закричит, и расправит крыло,
И очнется земля, и заплачет село;
И белесые, словно во мгле паруса,
Крылья птиц пронесут надо мной голоса,
И косой треугольник, широк и крылат,
Тот вожак поведет от зари на закат.
И мне больше не спать в этом рыжем стогу,
Потому