низко свесив голову, которая раскачивалась согласно с поездом, ее руки лежали на коленях ладонями вверх. На груди висел старинный фотоаппарат в кожаном чехле. Ее облик источал уныние. Я не понимал, спит она или умерла уже вовсе. И тут я заметил на столике маленького лупоглазого белого с серым котенка, который стоял на краю и боялся спрыгнуть проводнице на колени. Этот маленький шерстяной носок был единственным, что не выглядело мертвым и таким чудовищно унылым в грязно-голубом свете привидений и призраков, осеняемых фонарями сквозь иллюминатор проводницкого склепа.
Холод бежал по моей спине. Ночь была черной. Вымершие вагоны чаровали и наводили животный страх. Металлические части состава скрежетали зубами и мучились под напряжением. Я застыл в оцепенении, боясь вспугнуть это навивающее ужас кладбище.
Котенок бухнулся на руки проводнице, и та открыла глаза, полные колоссального уныния и упадка. Я хотел незаметно сбежать, но понимал, что она чувствует мое присутствие.
– Что угодно? – спросила она, не поворачиваясь ко мне и натирая глаза костяшками пальцев.
– Здравствуйте, – сказал я, пытаясь придумать причину.
– Здравствуйте! – обернулась она и внимательно осмотрела меня, будто я сказал нечто удивительное, отстранившись шеей назад и убирая с колен котенка за пазуху, – Так что угодно?
От некоторой неожиданности, мне совершенно ничего не лезло в голову. Спросить: «что мы сейчас проезжаем» – было бы наибольшей глупостью.
– Что мы сейчас проезжаем?
Проводница живо подскочила и, бесцеремонно сдвинув меня рукой, уткнулась в пейзаж за окном.
– Росарио, наверное, или Ченнай. Который час?
Я посмотрел себе на запястье, – у меня нет часов.
– Ченнай, наверное, или Акюрейри!
На ее руке прямо перед моим лицом красовались часы.
– У Вас же вот часы!
– Эти? А они не ходят!
– Зачем же Вы их носите?
– Красиво! Красиво же? – и она спозировала с часами.
– Да, ничего, – смущенно сказал я.
– Знаете, колесная пара бьется о стыки рельс где-то раз в секунду. Так что если считать удары и знать время отправления, то можно прикинуть который сейчас час, – и она заливисто засмеялась, согнувшись вдвое и ухватившись за мою руку, чтобы не упасть.
Я совершенно не знал, как мне себя вести и потому просто стоял и ожидал, пока она успокоится.
– Ой! – оборвалась она, – а можно я Вас сфотографирую и немедленно начала распаковывать свою камеру.
– Нет, нет, не надо, я бы не очень…
Но она совершенно меня не слушала, подхватила объектив второй рукой и начала настраиваться на мое лицо. Я прикрывался рукой и неуверенно отговаривал ее от этой идеи – болтаться на пленке незнакомого человека мне совершенно не обещало ни малейшей радости. Между тем она спустила затвор прямо через мою руку, и мое отступающее лицо осело на серебристой пленке.
– Еще раз, – коротко