руки в замок, поддерживает ее за поясницу. Он побежал, шурша подошвами по усыпанной хвоей земле, прямо по колее, прочерченной шинами ее коляски.
– Одетта! – В минуту стресса Роланд, сам того не сознавая, обратился к ней по имени, под которым впервые узнал ее. – Только не вырони револьвер! Во имя отца своего!
Теперь он мчался, лавируя среди деревьев. Паутина теней и пятна солнечного света сменялись у них на лицах в подвижной мозаике. Дорога шла под гору. Сюзанна левой рукой отбивалась от ветвей, норовящих спихнуть ее с плеч Роланда, а правую держала на рукояти древнего револьвера.
Миля, – твердила она себе. – За сколько можно пробежать милю? Да еще если нестись сломя голову? Наверное, быстро, если только он не навернется на этих иголках… но, может быть, все равно слишком долго. Господи, только бы с ним ничего не случилось… с моим Эдди.
И как бы в ответ на ее безмолвные призывы снова раздался рев невидимого пока зверя. Оглушительный, точно гром. Точно рок.
2
Он был самым громадным созданием в этом краю, который когда-то носил название Больших Западных лесов, и самым древним. Исполинские вязы в долине были всего лишь тоненькими черенками, когда медведь явился сюда из туманных пределов Внешнего мира, точно жестокий король-скиталец. Когда-то в Западных лесах жили древние люди (это на их поселения в долине набредал Роланд в течение последних недель), но они все бежали отсюда в страхе перед исполинским бессмертным медведем. Когда древние обнаружили, что у них появился незваный сосед в этом краю, куда они тоже пришли издалека, они попытались его убить, но стрелы их лишь разъярили зверя, не причинив ему ощутимого вреда. Но самое страшное, он в отличие от других лесных тварей отнюдь не пребывал в неведении относительно источника его боли и мук – он был умнее даже хищных котов, что обитали в песчаных холмах на Западе. Этот медведь знал, откуда исходят стрелы. Он знал. И за каждую отметину в плоти под своей косматой шкурой он лишал жизни троих-четверых, а то и с полдюжины древних: женщин, если ему удавалось до них добраться, если же не удавалось, тогда – детей; воинами же зверь откровенно пренебрегал, и то было предельное унижение для людей.
И вот, когда древние поняли истинную природу зверя, они отказались от мысли его убить, ибо то был не зверь, а воплощенный демон… или тень божества. Они назвали его Миа, что на их языке означало: «мир под покровом другого мира». И вот теперь, после восемнадцати, если не больше, столетий безраздельного своего правления в Западных лесах, могучий зверь ростом в семьдесят футов умирал. Быть может, причиной тому явился крошечный, микроскопический организм, который проник в его тело вместе с едой или питьем; быть может, время и возраст взяли свое; но скорее всего причиной явилось и то, и другое вместе. Впрочем, значение уже имела не сама причина, а ее конечный результат: размножающаяся с невероятной скоростью колония паразитов, опустошающих легендарный мозг. После стольких веков его расчетливый жестокий ум не выдержал, и Миа лишился