жители Царства Польского выражали симпатию «своим», т. е. русской администрации и войскам[200].
Особую позицию занимало революционное течение в рабочем движении. Руководящие деятели СДКПиЛ и ППС-левицы уже 4 августа 1914 г. приняли резолюцию, в которой осудили войну как империалистическую с обеих сторон, подчеркнули, что хотя она и ведется на польских землях, но не является войной за Польшу, призвали польский пролетариат готовиться к будущей социальной революции[201]. Все надежды на справедливое, отвечающее интересам польских трудящихся решение польского вопроса они связывали с мировой революцией, наступление которой в конце войны считали неизбежным[202]. Упование на мировую революцию отвлекало внимание революционных партий от подготовки к будущей борьбе за власть в масштабе не континента, а отдельной страны. Поэтому у них не было ни военной организации, ни программы, которая была бы привлекательной не только для радикально настроенных рабочих. К тому же деятельность революционных партий затруднял их нелегальный статус в России, а в оккупированном Царстве Польском – преследования активистов немецкими и австрийскими властями за антивоенную пропаганду, вплоть до арестов и заключения в тюрьмы, пребывание ряда видных деятелей в эмиграции.
Отношение Центральных держав к вопросу о судьбе Царства Польского оставалось сдержанным достаточно долго. Это объяснялось рядом веских причин. Во-первых, любые изменения статуса этой провинции России немедленно похоронили бы возможность сепаратного соглашения с ней, на что Берлин и Вена делали определенный расчет, зная, что в окружении Николая II немало сторонников выхода России из войны. Во-вторых, это было бы следующее после оккупации нейтральной Бельгии грубое нарушение норм и обычаев войны, запрещавших любые изменения государственных границ кроме как на мирной конференции. Антантовская пропаганда и так активно формировала образ Германии как страны, грубо попирающей нормы международного права. В-третьих, созданное на территории Царства Польского самостоятельное польское государство, даже тесно связанное с Центральными империями, все равно было бы своего рода польским Пьемонтом, подпитывало бы сепаратизм в их собственных польских провинциях.
От своей сдержанной позиции Берлин и Вена отказались лишь в середине 1915 г. В августе этой теме было уделено серьезное внимание на переговорах австро-венгерского министра иностранных дел С. Буриана с канцлером Германии Т. Бетман-Гольвегом в Берлине. Как отметил венский министр, «о том, чтобы сделать Царство Польское самостоятельным государством пока что не было речи из-за опасения, чтобы она [Польша], еще недостаточно окрепшая, не стала объектом разнообразных влияний или же рассадником ирриденты, грозящей внутренней безопасности Австрии и Пруссии»[203]. Вместе с тем участники переговоров сошлись во мнении, что русская Польша не может трактоваться просто