и поморщившись при виде двух перевязанных людей, неровно дышавших рядом друг с другом на их с Кайлой кровати, Дану вышел из комнаты и облегченно вздохнул. Странно, что он так устал, ведь на самом деле с того момента, как они обнаружили недалеко от дома эту пару, прошло чуть больше часа. Дану снова выругался, напоминая себе, что это не просто «пара», а пара нацистов. Стало быть, у бога все хорошо с иронией, если в Рождество он привел их сюда, в еврейский дом. И заставил Дану помогать им.
– Спасибо! – Кайла обняла и поцеловала мужа. – Они хорошие люди, поверь мне. Это о них я тебе рассказывала.
– Они нацисты! – прошипел Дану, и осекся, замечая печальный взгляд жены.
– Вряд ли настоящие нацисты берут на работу бедную еврейку в отличие от всех остальных, – Кайла строго посмотрела на мужа. – Не будь дураком, Кац. Если бы не они, мы бы давно умерли с голоду!
Она отошла от него, побросала в медицинский лоток инструменты, остатки ваты, бинтов и пластыря, и вышла из кухни, зло стуча каблуками туфель.
***
Никаких вещей у Харри и Агны с собой не было, а потому сборы были недолгими. Харри как раз подошел к полуоткрытой двери спальни, чтобы сообщить, что их уже ждет такси, когда услышал:
– Он знает?
Кельнер различил голос Кайлы, и остановился у двери, сам не зная, почему ждет от Агны ответа на вопрос, содержания которого он даже не понимает. В пространстве между дверью и косяком он увидел профиль жены – кончик носа, склоненный вниз и задорные темные кудряшки. Они затанцевали из стороны в сторону, когда девушка отрицательно покачала головой:
– Нет. Я боюсь сказать ему.
Согнув указательный палец, Харри звонко постучал в дверь и остановился на пороге. При виде Кельнера Кайла покраснела, и, опустив голову вниз, вышла из спальни так быстро, что ему даже не нужно было просить ее оставить его наедине с Агной, которая сидела все в том же положении, – задумчиво глядя на свои руки и полукружья глубоких следов, оставленных наручниками на запястьях. Под весом Милна кровать прогнулась, и Эл почувствовала, как его прохладная рука коснулась ее щеки.
– Все хорошо? – Эдвард говорил шепотом.
Он всегда так делал, когда они оставались одни. Элисон любила эти моменты: ей казалось, что у них есть общая тайна, известная только им двоим, и больше никто не способен ее разгадать. А еще она думала, будто шепот Эдварда защищает ее от всего зла, которое только может быть в этом огромном, странном мире. Но так было раньше, а теперь она едва удержалась, чтобы снова не заплакать, сама не зная от чего именно: физическая боль уже меньше тревожила ее, а сердце… в него она еще не заглядывала.
Элисон кивнула, и крепко обняла Эдварда. Вдох застрял в груди, она никак не могла сделать выдох, – получалась только какая-то нервная судорога, и только когда Эд положил ей руку на спину, между лопаток, она смогла выдохнуть. И все-таки заплакать. Они надолго обняли друг друга, а потом Эдвард, немного отстранившись, положил