Дед открыл.
– А я по ошибке в соседний дом зашел, хорошо, что там все спали, – с хохотом сказал человек. – А вы здесь. О, Урод, родной. Давно тебя не видел.
– Да, в соседний дом лучше не заходить, – сказала старушка.
– Точно, – добавил Ефрейтор. – Один раз был у них – страшное дело. Война войной, но это уже слишком. Надо бы нам сумасшедший дом тут организовать, их туда переместить, и заодно вот этого, – он указал на человека.
– Самого тебя надо. Их и тебя с пистолетом, вот и посмотрим, кто кого съест. Битва страшная будет, – ответил тот.
– Ладно, не обращайте внимания на этого больного, – подбодрил всех Ефрейтор. – Дело мы сделали хорошее, ложки раздобыли. Пора уезжать. Ну что, подбросить до вокзала?
– Нет, мы сами, – зубами улыбнулся Урод.
Ефрейтор, шофер и человек вышли из дома, сели в машину и уехали.
– Устали? Вижу, что устали. Не грустите. Мы важное дело сделали.
– Поедем отсюда? – спросил я.
– Еще кое-что покажу тебе, и поедем. Кое-что надо вернуть. Слишком долго я ходил и дул на всех кого ни попадя. Слишком долго страдал от этого мира, от пустоты людской бесчувственной. Я же не урод совсем, я красивый. Я лицо себе верну, и вернемся. Это только здесь можно сделать, в тех самых местах, где его мне размазало. Помнишь, как в детстве мы с тобой за кустами сидели и смотрели, как того человека смешного на стул сажают, того самого, что твоим отчимом стал?
– Помню.
– Бытие меняется не грубой силой, не огромным покрывалом, оно меняется символами.
– Оно стоит на символах, которые можно подцепить?
– Именно. Вопрос только в верных точках, в верных взглядах, поэтому-то я и занялся антиквариатом, чтобы ближе к символам быть. Ценители старых вещей в основном глупые, они просто чувствуют, что эти вещи на себе время несут, что притягивают, вот они и ведутся. А как их использовать, как в жизнь вставлять – никто толком не понимает этого. Я долго думал, как мне исцелиться. Когда деньги появились, я пошел к лучшим врачам. Они делали снимки головы, разводили руками, говорили, что это – родовая травма, не верили, что я когда-то красивым был. Устал на них кричать и что-то доказывать. Они сказали, что вмешательство невозможно, что оно убьет меня, мозг отключит. Тогда-то я и понял, что нет у них никакой силы и дуть на людей, на деревья, на животных куда перспективнее, чем к врачам ходить. Я начал вспоминать, как все это случилось, как ветер начался, как голова перед этим разболелась, о чем думал в тот день, зачем в окно выглянул. Кстати, я у соседей у этих дома тогда был, дружил с их детьми. Мы играли во что-то. Вдруг ветер сильный начался, я решил окно открыть, высунулся – вот и размазало. Повернулся к ним, они испугались, убежали. Подошел к зеркалу – тоже испугался. Позже я возвращался мысленно туда, пытался понять, что же произошло и как это исправить. В один момент вся символика в ряд выстроилась, засверкала, показалось, что мне нужно вернуться в это место, в это время, произнести те же слова и тогда что-то сдвинется. Если и не исцелюсь, то хотя бы пойму многое, пойму, за что меня так.
– Ты хочешь