а вскоре ему стало не до цареградских дел.
Жизнь в Константинополе бурлила, церковные и политические дискуссии сменяли одна другую. Теологические вопросы обсуждали на улицах, площадях, церквях с такой страстью, что это удивляло чужеземцев. Один из них с раздражением писал, что весь город полон ремесленников, поденщиков и нищих и все они богословы. Если вы попросите человека разменять деньги, он ни с того ни с сего расскажет вам, чем Бог Сын отличается от Бога Отца. Если спросите о цене на хлеб, он начнет доказывать, что Сын меньше отца. Если вы закажете вина, вам сообщат, от кого исходит Святой Дух – только от Отца или от Отца и Сына. Это были не праздные вопросы: от ответа на них зависело спасение или гибель души. А что может быть важнее?
Несмотря ни на что, константинопольцы были до странности терпимы к инакомыслящим. Тут творили лучшие умы империи, постигшие мудрость древней Эллады и строгую прелесть аттической речи, на которой давно не говорили, но писали – употреблять «простой» язык при сочинительстве считалось невежеством. Очарование Нового Рима было столь велико и непреодолимо, что население города обитало в постоянном ожидании чуда, но одно поколение сменяло другое, а ничего сверхъестественного не происходило.
Митрополит Киприан остановился на постой у Золотых ворот в старом монастыре Федора Студита, где среди прочих реликвий хранились нетленные мощи святых целителей Саввы и Соломониды. Минул почти год с тех пор, как он прибыл сюда, деньги, взятые с собой, давно вышли. Он питался лишь черствым вчерашним хлебом да мелкой дешевой рыбой с Босфора, но не унывал, полагая, что этого вполне достаточно, а любые излишества только отдаляют человека от Бога, а значит, и от истины.
Все дни Киприан проводил в исихазме[41] – внутренней собранности, молчании и молитве. Последователи этого монашеского учения считали, что лишь через веру и самоуглубление можно достичь мистического просветления, озаряющего душу божественным светом, а не через разум, посредством которого Дьявол соблазнил прародительницу Еву. Недоброжелатели утверждали, что изихасты, погружаясь в себя, чувствуют некое излучение в области желудка, а потому у них душа не в груди, а в пупке.
Два года назад, когда патриарх Макарий нарек Михаила митрополитом, рассчитывать на удачный исход тяжбы не приходилось. Тем не менее, надеясь восстановить единство русской церкви, Киприан явился в Царьград. Сперва святейший и преславный кир Макарий томил его ожиданием разбирательства, а потом Иоанн V вернул себе престол и низложил патриарха. Казалось, у Киприана появилась возможность добиться своего, но поглощенный всевозможными увеселениями и придворными дамами, славившимися своей красотой и порочностью, император не спешил ставить нового патриарха, а против его воли и желания ничто не могло свершаться в апостольской православной церкви. Светская и духовная власти срослись в Византии в одно целое и были неразрывны. Так или иначе, но вселенская церковь вдовствовала и до Киевского митрополита никому не было дела.
Конец