дешевле устроиться в большом городе. Потом, по мере того как освоюсь и обрасту связями, да…
Дело даже не в деньгах, хотя они и важны. Мы, по факту, почти чужие люди, и я несколько лет рос без неё. А я в глазах матушки, боюсь, остался всё тем же маленьким мальчиком… Ну или вариант не лучше – незнакомым и почти чужим человеком. В любом случае, предстоит длительный период притирки, а заниматься этим лучше, когда в жизни всё более-менее стабильно.
– У Алекса приглашение с Сорбонну и рекомендательные письма, – бросив быстрый взгляд на кузину, попыталась спасти положение тётушка Магда.
Физиономия херра Кирстена могла бы послужить натурой для аллегории «Скептицизм», но на замечание супруги он предпочёл отмолчаться.
Обед проходил в неловкой тишине, нарушаемой лишь редкими репликами. Сразу после оного херр Кирстен удалился к себе в кабинет, одарив меня напоследок неласковым взглядом.
– Пойдём, Алёшенька, я тебе особняк покажу, – заторопилась после обеда мама, переглядываясь с хозяйкой дома.
– Буду рад, – соглашаюсь я, утирая губы салфеткой и поднимаясь из-за стола. Экскурсия началась с холла, о котором мне поведали немало интересного, и перетекла в хозяйственные помещения.
– … вот здесь у нас прачечная, – рассказывала она, пригибая голову перед низкой притолокой и заходя во влажное помещение, где трудится худая женщина лет шестидесяти с чудовищно огромными красными руками, сделавшая неловкое подобие книксена и вопросительно глянувшая на матушку.
– Ханна, – представила её мама, – наша прачка.
Услышав своё имя, женщина снова сделала книксен и попыталась улыбнуться, а после, водрузив на гладильную доску огромный чугунный утюг, наполненный раскалёнными углями, скрылась в облаках кисловато пахнущего пара. Матушка смело нырнула в него, и отдав несколько коротких приказаний, повела меня дальше.
С особым тщанием она показала мне сухую кладовку, где в идеальном порядке были расставлены и разложены присланные мной книги, статуэтки и прочие ценности, которые я смог переслать ей ранее. Матушка всё порывалась устроить совместную ревизию, чтобы я убедился в её добросовестности, так что я еле отговорился, отложив это на завтра.
– А вот здесь у нас варенье и конфитюр… – подсвечивая себе керосиновой лампой, с гордостью демонстрировала она ряды банок, горшков, горшочков, низок с сушёными фруктами и холщовых мешочков с ягодами, – на всю зиму хватит! На ярмарках ещё продаём.
– Ой, Алёшенька… ты бы знал, какие здесь, в Оденсе, замечательные ярмарки, особенно Рождественская! Чудо, а не ярмарка! А сладости? Я тебе обязательно куплю! И петушки на палочке бывают! Помнишь? Ты же их любишь!
Улыбаюсь вымученной улыбкой, не споря и не протестуя. Понятно, что матушка видит во мне всё того же маленького мальчика, отказываясь признать, что я повзрослел.
– Да! Пойдём, я тебе свою комнату покажу! – не слушая ничего, она схватила меня за руку и побежала наверх.
Комната