собираюсь поступать в МГУ.
– И на какой же факультет?
– У меня ещё есть время подумать.
– Берите пример с Захаровой, она думает, пока вы все валяете дурака, – классная делала такое движение руками, будто хотела представить мой положительный пример всему классу, но я- то отчётливо слышала в её голосе затаённое злорадство. Мол, ну- ну, дорогая, посмотрим ещё, с каким результатом ты вернёшься.
Не думаю я, что Исса Давыдовна на в самом деле была скрытой, затаённой даже от себя лесбиянкой. Никогда не замечала я за ней какого- то пристального внимания к нашим телам, разве что кроме того случая с коленками. Никогда Исса не стремилась не только нас обнять, приласкать, похвалить, но часто наоборот. Постоянно мы слышали от неё обидные сравнения и прозвища. Конечно, она не говорила напрямую кому- нибудь из нас «ты, Швабрина, или ты, Захарова, дура». Но косвенные, весьма неутешительные оценки наших неокрепших душ слышали мы нередко не только от неё, но и от других учителей. «…Именно ты, Никитин, с твоим несостоявшимся умом можешь сморозить такую глупость…» или « …если у тебя, Синичкина, ничего в голове нет, то сколько бы ты не смотрела в потолок, ничего оттуда на тебя не свалится…» К счастью, мы быстро научились совершенно не реагировать на такие слова. Разве что Зу- Зу тайком плакала после уроков у окна в коридоре, боясь идти домой из- за какой- нибудь глупой записи в дневнике. Исса Давыдовна была исключением разве что в том, что ввиду особенности её предмета давала нам оценки не относительно наших способностей к наукам, а более общего плана. Мне даже кажется, что в противовес другим учителям, она, так или иначе, хотела более приспособить нас к жизни. Я помню до сих пор, как она говорила, что каждая женщина должна уметь «из ничего» обустроить свой дом, сварить обед и сшить себе юбку. В то же время я сама слышала, как однажды «физичка» всерьез жаловалась в школьной столовке учительнице по литературе, что какая- то девочка с третьего раза не может решить простейшую задачу на закон Ома.
– Ведь это же безобразие – не понимать закон Ома!» – говорила учительница физики, прихлёбывая из стакана компот. – Да- да, – кивала в ответ литераторша. Наверное, Исса Давыдовна разразилась бы столь характерным для нее бравурно- хлюпающим смехом, возникающим в самых глубинах ее бюста, если бы услышала эти жалобы. Я думаю, что закон Ома в те времена, когда Исса ощупывала наши колени, был ей тоже абсолютно безразличен. Она всегда держалась особняком среди наших учителей, никогда не сидела в учительской; она приходила в школу и сразу шла к себе наверх, на последний этаж, закрывала за собой дверь кабинета на замок и там затягивалась сигаретой. Мы же стояли перед дверью в ожидании звонка и скрежета старого толстого ключа, с трудом проворачивающегося в ячейке, принюхивались и хихикали. Знатоки утверждали, что Исса курит весьма распространенный тогда «Ораl», и это подтверждалось смятыми коричнево- белыми упаковками, которые иногда печально поблескивали в мусорном ведре утратой девственной неприкосновенности. Исса не находила нужным завертывать использованные упаковки