торчащие гигантские брекеты с разноцветными резиночками. Несмотря на наши постоянные шутки, ее резинки становились только ярче после каждого посещения стоматолога, на которые ее возил отец, появляющийся пару раз в год.
– Моська, да ты просто красотка, – рассмеялась Саня, сверкнув идеально ровным забором зубов. – Впрочем, с этим у тебя никогда не было проблем, да?
– Проблемы будут у тебя, детка, если не прекратишь называть меня так. Мне даже кошмары сниться перестали, а тут снова ты, – я ощутила, как тело стало расслабляться: челюсть престала скрежетать, кулаки разжались. – А я смотрю, твоя задница уже мало напоминает хорошо просоленный шпик, да, Шурка?
– Ой, заткнись, – рассмеялась она и, сбросив гору пакетов, кинулась ко мне на шею. – Никогда бы не подумала, что я буду рада видеть виновницу моих рыданий в туалете.
– А я думала, что тебе нравится тусоваться у толчка по ночам. Да и сколько раз я выручала твою толстую тушку? А? Сколько?
– Ладно, забыли, – выдохнула Сашка и села на стул, продолжая осматривать меня с ног до головы ошалелым взглядом зеленых глаз. – Черт, ты, правда, не меняешься, Оксанка. Ни капельки. Уже за тридцать скоро перевалит, а ты все – как рано созревшая девчонка с довольно порочным румянцем на щеках. Ты как тут оказалась? Я слышала, что ты в Москву подалась сразу после интерната?
– Подалась, – рассмеялась я, рисуя пальцем по уродливой кофейной кляксе на льняной скатерти. – Как давно это было.
– И как?
– А никак, получила пару боевых шрамов, да и вернулась зализывать ранки в родной городишко. В интернате все было просто: жизнь по расписанию, лишенная сюрпризов, учеба и редкие вылазки по ночам, пока «надзиратели» сгоняют скуку за бутылочкой вина. Под конец мне даже стало нравиться видеть родителей только летом. Иногда мне хочется вернуться туда. А тебе?
– И мне хотелось, но недолго, – Сашка натянуто рассмеялась и стала шустро вертеть головой. – Отец развелся с мачехой, и тогда на него спустилось озарение. Он вернулся к почти спившейся матери. И я в восемнадцать лет ощутила всю родительскую любовь. Так и живем до сих пор. Об интернате благородных девиц я вспоминаю лишь в кошмарах. Может, выпьем?
– Не, Шур, мне сегодня нужна трезвая голова. К сожалению, но светлое озарение снизошло только на твоего отца, мой же до сих пор плутает в беспросветной тайге денег, бизнеса и интриг. И я являюсь центральной фигурой очередной гениальной партии…
Отец не соврал, и, припарковавшись у современного жилого комплекса, я заметила приветливую старушку-консьержку, весело размахивающую связкой ключей в небольшом окошке своей коморки.
В квартире все было так, как я и оставила, в спешке собираясь в аэропорт: полотенце, небрежно брошенное на высокое кованое изголовье кровати, пара бокалов и почти пустая бутылка шампанского на полу спальни. Это могло означать только одно – он снял эту квартиру на длительный срок, а не на пару суток, как говорил, прекрасно зная, что мне придется вернуться сюда снова.
– Игрок,