подстанция, мы ее и запустим.
Виктор лежал на спине, его глаза были широко открыты, но он уже не видел ни слабо освещенного потолка, ни террориста, склонившегося над ним. Не слышал он и голосов, звучащих на студии. В его угасающем сознании одна за другой возникали и гасли картины.
Вот он сидит с удочкой над прорубью, сосредоточенно глядя в воду, а на снегу еще подрагивает, но уже коченеет небольшой окунь. Откуда-то со стороны ему подают плоскую фляжку с коньяком, он делает пару глотков и чувствует, как спиртное приятно обволакивает, согревает застывшее на морозе горло.
А потом вдруг возникает его небольшая комната с расстеленной кроватью и с сервированным столиком. Горят свечи, а на тарелке еще шевелит хвостом обледеневший, искрящийся чешуей окунь. У столика стоит обнаженная Танька в туфлях на высоких тонких каблуках и говорит: «Рыба, специально для тебя, дорогой».
«Но почему так болит в груди?» – не понимает Виктор.
От этой боли темнеет в глазах. Совсем темно. И тут ярко вспыхивает солнце. Вокруг снова заснеженный лед Москвы-реки, пронзительно синее, как бывает только зимой, небо. На льду вдалеке рыбаки. И тут же, возле лунки, журнальный столик с едой, выпивкой, на нем поблескивает плоская коньячная фляжка Клима Бондарева, по бокам от нее горят две свечи. Горят ровно, так, как никогда не бывает на улице, даже в самый безветренный день, так, как горели бы они у него в комнате на «французский» Новый год. А возле столика стоит голая Танька на своих каблуках-шпильках с бокалом шампанского в руке. И никакого смущения в глазах, что на нее, бесстыжую, смотрят и другие мужики, собравшиеся порыбачить. Виктору уже как-то не до нее, кружится голова, боль из груди уходит и меркнет свет… Снег становится серым, блекнет небо, в лунке чернота, словно туда тушь налили. Только два огонька свечей пробиваются сквозь мглу, как волчьи глаза в ночном лесу, но и они уходят. И больше нет ни звука, ни вспышки, ни мысли, ни желания… ничего.
Рамзан боязливо опустил рубильник и повернул рычаг на головке огнетушителя. Из раструба на оплавленный электрощит полетел клубящийся белесый газ. Он отбросил опустевший огнетушитель к стене и повернулся к Умару.
– Надо попробовать восстановить щит.
– Что тут уже восстанавливать? Закрой дверь, меньше дыма будет.
Умар уверенно пошел по коридору. Никто из сотрудников студии в ту недолгую минуту, когда погас свет, и не подумал убегать. А куда удерешь? Бросишься, и наткнешься в темноте на автоматную очередь. Уж лучше затаиться, присесть, прижаться к стене, закрыв голову руками.
– Что там было? – шептала ассистентка.
– Не знаю, кажется, убили…
– Кого? Виктора? Они же именно его искали.
– А что Балуев?
Умар на ходу только посмотрел на женщин, и те тут же замолчали.
– Разведите их по нескольким кабинетам, – приказал он, – только под ногами путаются. Всех, кто работает на эфире, по рабочим местам.
– Мы не сможем выйти в эфир. Все обесточено, – вставил продюсер.
– Это не твоя забота, –