поэтому, – мягко добавил Загорский, – прошу вас как можно скорее отыскать вашего Мишеньку и допросить его. Если, конечно, он вообще в состоянии сообщить хоть что-то осмысленное.
Ночь в камере прошла неспокойно. Точнее сказать, Ганцзалин по своему обыкновению спал мертвым сном, а Загорский никак не мог успокоиться и все ворочался, пытаясь понять, кому понадобилось убивать штабс-ротмистра Беликова. Если он прав и причиной убийства были княжеские записки, то встает вопрос – кто и как мог узнать об их содержании? Штабс-ротмистр, несмотря на всю свою бесшабашность, умел хранить тайны. Вероятнее всего, кто-то вскрыл письмо, которое тот послал Загорскому и, как и он, догадался, о каком именно наследии идет речь. Вскрыть письмо, потом запечатать его заново и отправить адресату вполне могли на почте. Но в этом случае они не смогли бы заклеить конверт начисто. Значит, конверт был взят другой и надписан кем-то другим. Получив письмо от Беликова, Загорский не обратил внимания на почерк, которым надписали конверт, и не стал его сравнивать с тем, что был в письме. А стоило бы! Ладно, утро вечера мудренее. Завтра надо будет попросить Зинкина позволить ему еще раз взглянуть на конверт. А пока будем спать, утро вчера мудренее.
Приняв такое решение, Загорский почти мгновенно погрузился в сон.
Разбудили их ни свет ни заря. С шумом открылась дверь камеры, усатый конвойный выкрикнул:
– К товарищу начальнику на допрос, оба!
Нестор Васильевич протянул руки, чтобы на них надели наручники, но конвойный махнул рукой: так идите, ништо.
Пребывающих в некотором недоумении Ганцзалина и Загорского доставили в кабинет Зинкина. Тот выглядел хмурым и заспанным. Кивком указал им садиться.
– Удалось поговорить с Мишенькой? – спросил Загорский.
– Не удалось, – коротко бросил тот. – Сегодня утром Мишеньку нашли убитым.
Секунду Нестор Васильевич молчал. Потом поднял глаза на Зинкина:
– Как его убили?
– По-басмачески, – отвечал Зинкин. – Резанули горло от уха до уха, я их шакалью манеру хорошо знаю.
Загорский удивился. Он полагал, что после гибели Мадами́н-бека в тысяча девятьсот двадцатом году басмачи перестали тревожить Туркестан. Если бы, невесело хмыкнул в ответ Зинкин. Армия басмачей почти сошла на нет, но остались отдельные банды, у каждой свой главарь, их тут зовут курбаши́. В Фергáнской долине еще сражается Муэтди́н-бек, кое-кто еще воюет рядом с Самаркандом. Ибрагим-бек бьется с Красной армией в Зеравшáне. В Алáйской долине есть несколько банд. Но возле Ташкента давно уже все спокойно.
– Значит, не все, – сказал Нестор Васильевич. – Видимо, они просто перешли на нелегальное положение, но никуда не делись.
– Это сколько угодно, – буркнул Зинкин, – лишь бы шашками не махали. А так мы их рано или поздно переловим по одному и перещелкаем, как блох.
Однако светлая эта картина относилась к будущему. Пока же надо было разбираться с конкретной историей, а именно убийством Беликова и блаженного Мишеньки.
– Кстати