за пятьдесят километров от Москвы уже ничего нет в магазинах, то что же творится в глубинке? – задал себе сакраментальный вопрос Оболенцев, на который сам же и ответил: – То же самое – ничего!»
Он подождал, пока схлынет толпа нагруженных, подобно вьючным животным, местных жителей, и вновь огляделся.
Но ни у первого, ни у последнего вагона Ярыгина не было.
Чертыхаясь, Оболенцев направился к автобусной остановке, но стоило ему сойти с перрона, как он сразу заметил стоящего возле мотоцикла Ярыгина.
Тот тоже увидел Оболенцева и энергично замахал ему ярко-красным шлемом. Второй такой же, предназначавшийся для Оболенцева, висел на руле мотоцикла.
Этот крепыш в кожаной куртке, похожий на революционного комиссара, всегда вызывал в Оболенцеве только светлые чувства – от друга шел поток положительной энергии.
Ярыгин, оборачиваясь и поглядывая на мотоцикл, рискнул пойти навстречу Оболенцеву.
Друзья крепко обнялись и троекратно расцеловались.
– Вроде не похудел! – ревниво оглядывая Оболенцева, заметил приятель. – Всю валюту небось на еду потратил?
– На наши суточные там не разгуляешься! – усмехнулся Оболенцев. – Один раз поесть в кафе, даже не в ресторане. Пришлось брать с собой обычный паек командированного плюс кипятильник.
– Где наша не пропадала – садись, прокачу! – Ярыгин кивнул на заднее сиденье мотоцикла.
Оболенцев надел шлем и поудобнее уселся на заднем сиденье.
– Ты почему не встретил меня на платформе? – поинтересовался он, вспомнив о своих мытарствах.
– Попробуй оставь мотоцикл без присмотра! – грустно заметил Ярыгин. – Мигом упрут!
Оболенцев расхохотался.
– И это у лучшего опера? – удивился он.
Ярыгин так рванул с места, что дальнейший разговор стал невозможен. К тому же у мотоцикла не было глушителя и он трещал, как крупнокалиберный пулемет. Да и неровности дороги не располагали к беседе, особенно когда несешься во весь дух.
Оболенцев уже знал манеру езды друга. Тот в свое время занимался гонками и уверенно перескакивал рытвины, лихо брал повороты, почти не снижая скорости, так что Оболенцеву приходилось крепко к нему прижиматься, чтобы ненароком не вылететь из «седла».
Компания «трудных» подростков с сигаретами в зубах замерла как вкопанная, всматриваясь сквозь клубы пыли в быстро удаляющийся мотоцикл.
А Ярыгин уже совершил последний вираж и резко затормозил возле подъезда одной из хрущоб.
Когда смолк треск мотоцикла, Оболенцев почувствовал себя, как солдат после тяжелого боя с превосходящими силами противника. Он с таким блаженством внимал тишине, что Ярыгин не выдержал и рассмеялся.
– Балдеешь? – спросил он, улыбаясь.
– Это наслаждение! – громче обычного проговорил Оболенцев. – Особенно после твоего крупнокалиберного пулемета, почему-то называемого мотоциклом.
– Ты же читал в романах: «Протарахтел мотоцикл…»