но в городе, в котором Иван и проживал и каковой полностью оправдывал свое лесное название. В общем, выходя на улицу, Иван чувствовал себя Сергеем Леонтьевичем Максудовым – героем «Записок покойника» Булгакова – а Максудов утверждал: когда 29 апреля гроза омыла Москву, то стал сладостен воздух, и душа как-то смягчилась, и жить захотелось6. Видно, и москвичам иногда выпадают такие моменты, ну или выпадали раньше. Но, что было (является) исключением для москвича, для сосновоборца было (является) правилом. Здесь всё время, ну или почти всё время, хотелось жить – даже таким от всех уединенным и не вполне психически стабильным индивидам, как Иван.
Итак, выйдя на улицу, Иван пошел по своему обычному прогулочному маршруту. Пройдя по дороге между мэрией и детской школой искусств, он с удовольствием ступил на дорожку, ведущую в лес, сама же эта дорожка вела к зданию школы, в которой он когда-то учился, и хотя он и не питал к школе никаких добрых чувств, но всё равно почему-то любил почти ежедневно проходить мимо. Впрочем, больше всего он любил сойти с дорожки немного не доходя до школы и, слегка углубившись в лес, подняться на небольшой холмик, с которого открывался не сказать чтобы блестящий, но всегда радующий его вид. Увы, я не Тургенев и не слишком силен в описаниях природы, а потому, если бы вы спросили меня, что же это за вид открывался взгляду Ивана, то я бы, пожалуй, мог бы сказать только следующее: «Деревья, кругом одни деревья». Ну, лес все-таки, ясно, что кругом должны быть деревья. Но помимо деревьев было и что-то еще. Какая-то мозаика успокоения, вдруг складывающаяся в голове у созерцающего. Вот и сейчас, Иван, поднявшись на холм (даже скорее на возвышение, до холма это возвышение, пожалуй, не доросло) и постояв минут пять, дождался момента, когда притихший лес начал шевелиться – в ответ на дуновение ветра. Шепчущая музыка играющей листвы разливалась то тут, то там, то слева, то справа, – затихая в одном месте и тут же возобновляясь в другом. Всматриваясь в лесной пейзаж и слушая лесные звуки, Иван почувствовал себя пережившим просветление Ларри из романа Моэма «Острие Бритвы»; правда, следует признать, что Ларри созерцал куда более величественный вид:
«Горы, поросшие лесом, за верхушки деревьев еще цепляются клочья тумана, а далеко внизу – бездонное озеро. Через расщелину в горах на озеро упал солнечный луч, и оно заблестело, как вороненая сталь. Красота мира захватила меня»7, – так говорил Ларри о лучшем моменте своего пребывания в Индии.
Что же, как жители Соснового Бора имели (имеют) некоторые преимущества перед жителями мегаполисов, так и паломники в Индию имели (имеют) некоторые преимущества перед жителями Соснового Бора. Здесь, в Сосновом Бору, увы, не было ни гор (вообще не было), ни озера (во всяком случае, подходящего). Может быть, именно поэтому, хотя Иван и представил себя просветленным Ларри, но до реального просветления