нравится, когда меня хёном зовут, – хмыкает Чонхо неодобрительно и сбрасывает рюкзак со стола на пол.
Все, Мингю думает, пиздец, приехали. И откровенного изумления в нем настолько много, что он даже перестает сверлить взглядом тетради на столе и смотрит прямо на Чонхо. Хёном, значит. Хёном. И так сразу много слов и фраз во рту набирается (начиная от «да какой из тебя хён» и заканчивая «я скорее поверю в то, что Тэён перестал складывать фантики от конфет за кроватью»), но язык отказывается ворочаться, намертво прилипнув к небу. Сказать хоть что-нибудь все равно очень хочется, сказать что-нибудь надо, но Мингю молчит только и никак не может никуда в своей голове приткнуть мысль о том, что этот Чонхо его старше.
Самым верным поступком сейчас видится скоропостижное самоликвидирование своего тела с территории, где стремительно начинает повышаться градус, что Мингю и делает, бросив быстрое «я буду у себя».
Он честно старается идти в комнату спокойным, уверенным шагом, но у самого порога срывается и хлопает дверью не к месту громко, потому что контролировать себя выходит не очень сейчас – руки и те дрожат, как с похмелья после недельного запоя. Он стоит, прислонившись спиной к двери, считает до десяти, двадцати, ста. Сердце бьется медленно, но неровно, каждый третий удар выбивается из ритма, дробит некогда слаженное сердцебиение на соты и стреляет куда-то в горло.
На ста сорока двух Мингю выпрямляется и выходит на середину комнаты. Прислушивается настороженно, боится, что Чонхо все-таки решит последовать за ним, чтобы выбить признание. Но чего именно? Того, что и почему с ним (с ним разве?) творится, или же?..
Чонхо следом не идет. Мингю слышит его шаги за дверью, слышит хлопок дверцей холодильника и шум чайника, тявканье собаки и чужой приглушенный голос. Он расслабляется немного – самую малость, – позволяет себе обернуться вокруг своей оси, чтобы получше рассмотреть помещение. Взгляд сразу же упирается в зеркало, стоящее в самом углу комнаты, если честно, чем-то напоминающей комнату самого Мингю, но не интерьером, а тем, как стоит мебель: кровать головой к окну, рабочий стол у противоположной стены, сбоку – шкаф. И зеркало. Проклятое зеркало.
Он делает к нему решительный шаг, но сразу же останавливается. Сомневается в чем-то и не знает, в чем именно, – просто под сердцем тревога вдруг нефтью начинает разливаться. Оставляет масляные следы на легких, и вдохнуть – уже никак. Мингю отворачивается. Хочет найти что-нибудь тяжелое, чтобы разбить свое отражение на мелкие осколки. Смеется беззвучно этой мысли, пополам почти сгибается, когда осознает, какой дурак. Он о многих своих импульсивных поступках жалеет, но знает отчего-то, что предела своего так и не достиг. Может, попробовать? Мингю оборачивается и снова смотрит на свое отражение. Попробует, но не прямо сейчас, пожалуй. Сейчас пока…
Он запрыгивает на кровать и смотрит на рамки с фотографиями. Кто же ты такой, Ли-не-Мингю? Фото на стене мало совсем, всего пять штук, и он вглядывается в каждое из них так, будто где-то там, на заднем плане позади людей, спрятаны ответы на самые насущные для него вопросы в