какая была на текущий момент мощней. У Романа Андреевича не было собственной позиции, он мог быть только тенью.
Его попытки возглавить какие-то протестные движения были обречены на провал с самого начала, хотя бы потому, что у него, как у следователя из нашумевшего детектива братьев Вайнеров, его происхождение и семейная история были на лбу написаны. Только вот слова были неподходящие. Цветов-старший, Андрей Васильевич, в представлении общества был классическим антигероем, а сын, не сумевший ни исправить отца, ни формально убить его, уничтожив опоры прежних отживших схем, сам приписывался к кластеру ненавидимых обществом антигероев.
Он хотел бы быть тенью героя, но даже и для этого нужен был хотя бы один самостоятельный шаг, отделиться, а на него он способен не был. Вот и приходилось сыну комитетчика, с послужным списком, по сей день находящимся под грифом «Секретно», служить бесправным фоном, максимум способным на мелкие незначительные выпады, но не на поступок.
Восьмидесятые прошли неприлично быстро, не оставив в памяти серьёзных воспоминаний.
Мать по-прежнему ходила на работу каждый день без смысла и радости, лишь бы не находиться дома. Отец числился одним из директоров в совете директоров крупной металлургической компании, в которую благодаря протекции Андрея Васильевича в своё время успешно вписался пересидеть сложные времена, так сказать. Однако какая большая разница: Митя всю жизнь наблюдал, как к деду приходили какие-то люди, с которыми он о чём-то подолгу беседовал в кабинете. Приезжали иностранцы, посещали люди в погонах, неизменно выказывая ему свой пиетет. Создавалось впечатление, что давно вышедший на пенсию Андрей Васильевич оставался действующим полковником Комитета, от которого зависели все ключевые решения. А его сын, Роман Андреевич, и в совете директоров был столь же незаметен, как на своей школьной фотографии.
В какие-то периоды Митя отчаянно жалел мать, вместе с ней переживая постоянное ощущение униженности из-за такого отца и мужа. В иные ненавидел её за слабость и безволие. И только со временем, когда осела пена дней, понял, что его личные переживания на самом деле не имели никакого отношения к родителям. Это было ощущение собственной неуместности в предложенных обстоятельствах, тем и бесило.
Роман Цветов не часто принимал участие в жизни семьи и сыном практически не занимался. Лишь иногда, получив очередную взбучку от деда, рьяно принимался за воспитание Мити, срывая на нём зло и отыгрывая собственные комплексы. Свою жену он и вовсе давно перестал замечать. Митя никогда не видел, чтобы родители хотя бы разговаривали друг с другом, не говоря уже о совместных выходах куда-нибудь.
Только в отдельные даты – на 9 Мая, в день смерти матери Романа и на Новый год – в их доме случалось что-то подобное семейным обедам, на которых звучали воспоминания и поднимались бокалы. Радости эти «торжества» никому не приносили, но для чего-то, видимо, были нужны. Иногда мальчику казалось, лишь для того,