такого правила.
Итак, принудительность не есть основное свойство права. Но оно не есть и общее свойство правовых явлений.
Как на это указал уже Бирлинг[18], учение, признающее принуждение существенным признаком права, могло сложиться и получить значительное распространение только благодаря тому, что до сих пор все общие вопросы юридической теории разрабатываются или цивилистами, или в применении к институтам гражданского права. Общие догматические вопросы входят обыкновенно в изложение гражданского, да и содержание системы естественного права главным образом заключается в анализе институтов частного права. Но стоит только обратиться к институтам публичного права, чтобы увидеть невозможность считать принуждение общею принадлежностью всякого права. Политические права, прежде всего, могут быть нарушены именно правительственными органами. Спрашивается: как же они могут в том случае охраняться принуждением?[19]
Но на это нам, пожалуй, скажут, что еще вопрос: точно ли публичное право – право? Ведь говорит же Ренненкампф, что «права публичные не имеют всегда строго юридического характера»[20]. А Гумплович, так тот прямо заявляет, что «если частное право – право, то государственное право не должно называться правом, а как-нибудь иначе», ибо они качественно различны[21]. Оставляем потому в стороне публичное право. Но и в частном праве разве каждое право может быть принудительно осуществлено? Разве не остаются и гражданские претензии часто неосуществленными, хотя бы потому, что суд мирволит ответчику или сам ответчик заблаговременно укрыл все свое имущество в надежное место?[22]
Впрочем, может быть, дело надо понимать несколько иначе. Может быть, признавая принуждение существенною принадлежностью права, понимают это не так, чтобы каждое конкретное правовое притязание во всех случаях, при всяких фактических условиях могло быть принудительно осуществлено, а лишь в том, что всякое право «вообще», «при нормальном порядке вещей», способно быть принудительным путем осуществлено. Следовательно, тут речь идет не о фактической, конкретной возможности принуждения, а лишь об общей, предполагаемой, идеальной. Если так, то уже нельзя говорить, что каждое право может быть принудительно осуществлено. Следует сказать лишь, что в отношении каждого права должна бы существовать возможность принудительного его осуществления. Нельзя не заметить, что при такой постановке вопрос становится крайне неопределенным и, во всяком случае, из вопроса о том, каковы суть свойства права, превращается в вопрос о том, каковы бы должны быть они. Но пусть будет так. Допустим и такую постановку. Выигрывает ли от этого в убедительности оспариваемый нами взгляд? Нисколько. Прежде всего, многие нормы вовсе и не предполагают принудительного их осуществления. Нормы, последствием нарушения которых является принудительное