– размягчит. Будет шуметь-пошумливать, ровно колыбельную петь. Безрод закрыл глаза и мысленно вошел в море. И так стало спокойно, будто смыло с души грязь, кровь, дурную память. Перед последним поединком душа должна быть свежа, как роса на лугу, горяча и трепетна, как жеребец в поле.
Никто не посмел войти на задний двор. Дворовые, завернувшие сюда по хозяйственной надобности, замирали и тихонько шли на попятный. Перегуж и сам долго стоял, во все глаза глядел на Безрода.
– Эх, парень, парень. – Воевода горько покачал головой. – Во всем Сторожище от силы один-двое Брюнсдюру под стать, и то – как счастье обернется. Куда тебе с твоими ранами? Эх, парень, парень!..
Сивый перестал шептать, замер неподвижно. Только ветер трепал волосы, с рубахой забавлялся. Перегуж поставил у заднего двора дружинного, чтобы никто войти не смел. Утром седому да худому тяжелее всех придется. В стенке не спрячешься, о помощи не попросишь. Весь на виду.
Вечером Безрод переступил порог амбара, замер на мгновение, и тотчас получил сапогом в грудь, да с такой силой, что едва не вынесло с крыльца. И следом еще несколько.
– Пригладь перья, воробей! – заорал взбешенный Коряга. – Распушил, словно жар-птица! Не ты один жаждешь против Брюнсдюра встать! А если ты сдохнешь, я пойду! И не бывать мне битым, безродина! А жив останешься – про сапог мой помни! Нечего поединками прикрываться! Полно глумиться над честными людьми, предатель, змей островной!
Млеч раскраснелся, жилы на шее взбухли, будто ладейные канаты, достиг предела в своем лютовстве. Разве что на куски Безрода не порвал. Как потерял всю семью, так и обезумел в ненависти к оттнирам. На тень бросался, белый свет стал не мил, себя не берег.
Дергунь и того пуще взбесился. Едва пеной не плевался, чуть рубаху на себе не порвал, за нож схватился. И не понять, что кричал, насилу успокоили. Всем тяжко полуночник вышел. А Безрод знай себе улыбался. Глаза пусты и бессмысленны, в руках сапог теребил. Рядяша встал между Корягой и Сивым, буркнул:
– Охолони, млеч. Назад сдай. Не ершись и к Безроду не цепляйся. Кого увижу за непотребным делом, бить буду смертным боем. Всех касается.
Плюясь руганью, ненавистники Безрода разошлись по местам. И не потому, что испугались, – правда поединка остудила ненависть, вернула рассудок. Рядяша и Моряй, встав рядом, переглянулись. Лишь бы ничего не случилось этой ночью. Не приведите боги оказаться на месте Безрода перед схваткой. Ни друзей, ни покоя. Даже уйти некуда.
– Этот не мог продать своих, – задумчиво промычал Рядяша, стоило Сивому уйти в свой угол. – Руку на отрез дам! Ошибся князь, ох, ошибся! Да и мы хороши!
Восход солнца Безрод встретил на улице. Сидел на колоде, привалясь к стене, глядел на розовато-серое небо и дышал полной грудью. Чем угощал ветер напоследок? Бросил в нос запах моря, что собирал по всей губе, и даже клок тумана урвал с берегов Озорницы.
Все, кто мог ходить, как один вышли во двор. Даже ненавистники. Рядяша и Моряй вышли вперед. Сами пойдут с Безродом до плеса. Хоть и не друзья, но больше