.

продать, можно терем выстроить не хуже, чем у Сочня, который в Городце изрядно лисьими шкурами торгует.

      Пропала у Нечая охота миловаться с Калинкой. Не было на его поясе узорочья ценного, совсем другой дар таился, а болтать о нем под каждой березой не следовало, только матушка знала да отец догадку имел.

      Так что менять или продавать единственную тайную памятку Нечай вовсе не собирался, а мыслишки о своем доме с той поры как угольями душу жгли. И тут еще сотник городецкий жару подбавил.

      Подходя к родной деревне, решился Нечай. «Мастеровым в Городце не прилажусь, пойду к сотнику на поклон, пусть берет в младшие кмети».

      Глава 2

      Лекарка

      Рысьим прыжком навалились на селище ранние сумерки. Нечай завел лошадь во двор под навес и первым делом отер ей тряпицей взмокшую морду. Пока распрягал, то и дело хозяйским взором оглядывал темную клеть избы, амбар на высоких столбах от прожорливых хорей и куниц, сараюшку и хлев, откуда доносилось густое мычание Дони.

      «Чегой-то не встречает никто, даже Волчок в конурке затих. Ой, не к добру, все ли ладно в доме…»

      Едва подумал, как из дальнего сенника послышался шум, тут же дверца широко распахнулась и вылетела оттуда простоволосая Веся – Спирькина жена, а за ней с утробным рыком и сам средний братец.

      «Неужто опять взялся бабу плеткой учить! Ишь – рубаху порвал, раскровянил спину – чисто волчара…»

      Нечай в сердцах даже рукавицы на дровни бросил и пошел заступаться. Суетливую болтушку Весю он втайне жалел, хоть была не сильна умом, быстро уставала – задыхалась на любой долгой работе, второй год не давал ей Род детушек. А прежде видная была плясунья на селе… Как одела замужний убор, отбегалась.

      Но сейчас Спирька за женой едва поспевал, потому как висела на его правой руке незнакомая девка в мужских портах и короткой меховой кацавейке. Глухо стращала сквозь зубы:

      – Уймись, стервец этакий! Будешь ни про что жену за косы таскать, наведу болячку, уд отсохнет!

      Злая угроза Спирьку ненадолго остепенила, медленно опустил он занесенный кулак и только сердито проворчал:

      – Чур меня! Чур… Тьфу, пакость… Ты лучше чрево ей укрепи, второй раз скинула, а мне надо сынов. На что в дому пустая баба? Другую возьму!

      – Ты и другую забьешь, бревно осиновое! От тебя ей все беды, твое семя в утробе чахнет.

      – Пошла вон, лешачиха! Не для того звали, чтобы порчу творила. Проваливай в свою заболотину!

      Спирька еще раз грязно выругался, с силой отпихнул чужую девку и протянул костистую руку за плачущей Весей, но наткнулся на широкую грудь Нечая. Тот сурово промолвил, надвигаясь грозой:

      – Не балуй, братец.

      – А-а-а… Явился, отродье змеиное!

      – Змеем меня зовешь, а сам шипишь, как ползучий гад.

      – Почто не в свой огород лезешь? – взъярился Спирька.

      Захлебывался лаем очнувшийся от дремы Волчок, блеяли в загоне потревоженные овцы, обиженно фыркала уставшая лошадь, ждала воды и сенца.

      Нечай неспешно