переправляться в лодке и поплыл рядом с карабаиром, держа его рукой за подпругу. Веселье албанцев подхватили приказчики и работники каравана, потешаясь над синеглазым киргизом, плывущим рядом с Досом, задравшим над волнами чёрную морду. Хозяин в точности копировал коня, вытягивал шею вверх, чтоб вода не плеснула в лицо. Со всех сторон стоял гогот. Вслед летели иронические подбадривающие советы. Зрелище и впрямь было комичным. Алимбай сначала с тревогой следил за плывущей парой (всё-таки течение сильное, не унесло бы, да и вода холодная, у другого уже судороги начались бы), но, видя, что друг в помощи не нуждается, а единственное чувство, которое его обуревает, – злость (а может, именно она и помогает), успокоился и стал покатываться вместе со всеми.
Как ни странно, выходка Козы-Корпеша, вызвавшая водопад насмешек, ничуть не уронила его в глазах киргиз. Наоборот. Вместо презрения в адрес героя курьёза отовсюду слышалось одобрение, граничащее с восхищением. Не каждый станет на защиту коня, увидев для него унижение и обиду, пусть даже и мнимые. Да что там коня! Близкой родни. Хмурого и дрожащего на ветру Козы-Корпеша встретили на берегу лучше не надо. Обтёрли насухо. Накинули одеяло. Дружелюбно посмеиваясь, хлопали по плечам, хвалили за смелость, называли батыром. Теперь он для киргиз свой в доску, про косые взгляды и недоверие можно забыть.
Переправа закончилась в самый канун великого мусульманского праздника Курбан-байрам, а посему отпраздновать его решили здесь, на левом берегу Или. Развьюченных животных огородили, натянув на колья верёвки, чтоб не разбрелись и чтоб к ним не подобрались злые арвахи. Так издавна поступали киргизы, разбивая в пути стоянку. Зелёной травы здесь было вволю, так что и для баранов имелось добротное пастбище. Весь остаток дня заняли хлопоты по обустройству огней (т.е. кошей – палаток) и сортировке имущества, которое, выгрузив из лодок, сваливали без разбору, кучами.
Вымотавшиеся за день, караванщики могли бы себе позволить выспаться как следует, но тем не менее поднялись чуть свет и, совершив ритуальное омовение, облачившись в новые одежды, все как один пали на колени лицом к востоку, дружно творя намаз. Действо вершилось однообразно и почти синхронно, многолетняя привычка выработала единый ритм, опускающий ниц спины и поднимающий головы и воздетые ладони. Алимбай и Козы-Корпеш не выделялись среди других, их однообразные поклоны как две капли воды походили на все прочие, однако друзья старались держаться рядом: первый – чтобы вовремя подсказать, второй – спросить. Ни муллы, ни имама здесь не было, чтобы читать проповедь и возносить славу Аллаху, и каждый делал это на свой лад. Над молящимися витало невнятное бормотание, некоторые фразы произносились громче и чётче и слышны были всем. Алимбай решил перехватить инициативу и упорядочить вознесённые к Богу и Пророку прославления и благодарения. Ни на кого не глядя и не выбиваясь из общего ритма, он повысил голос:
– Аллаху