составлявшими исполинский ствол, становились его частью. Корни тоже удлинялись на глазах, ползли во все стороны, обрушивая землю куда-то внутрь самой себя. Кто мог бежать, кинулись в стороны, но грохот и обвал настигали.
Добежать до монастыря удалось менее чем полудюжине стражей. А через какое-то время туда ощупью добрался гонец с требованием немедленного ответа, не пострадало ли от нисшедшего с небес дыма собранное в качестве подати, но нашел одни обгорелые остовы зданий. Все гонги сплавились в подобие медных голов с кристаллической кожурой. В капли-корольки слилась и свинцовая черепица. Растрескались яростно пышущие стены, когда истлели, обратились даже не в уголь, а в тончайшую сажу деревянные перекрытия. Уцелело лишь двое затворников, находившихся в преддвериях Прыжка Льва в Великую Пустоту, – и только по глиняной трубе, выведенной в бывшие покои настоятеля, мог слышать их гонец.
– Ход зерен света и тепла отведен тигром земного праха по разумению своему, и лишь льву черного простора дана сила действовать, – услышал он, прежде чем частицы его собственного тела вовлеклись, посредством жара, во всеобщий круговорот.
Аномалия была здесь. Причем не только магнитная, гравитационная и радиационная одновременно, но и аномалия альбедо. Такого не описывал ни один учебник, ни одна монография. Аэрофотосъемка регистрировала темное, почти черное пятно – под определенными углами такой эффект дает вода. Озеро или болото. Но в неприметной долине между двух хребтов, заросших редкостойной тайгой, не было даже родника.
Савостин вновь и вновь складывал карты – здесь! Вот оно, это пятно, вот мензульный столик, вот его координаты. С точностью до десяти секунд дуги большого круга. До двухсот примерно метров. Куда уж точнее!
Доползти сюда пешком от Чуйского тракта, почти от Ташанты, – само по себе приключение. Неделя пути. По ночам дьявольски холодно, здесь за две тысячи над балтийским нулем, две с половиной, может быть. И переть на себе весь поисковый металлолом – удовольствие ниже среднего. А еще жратва, карабины, котелок и прочее.
Но дороги хотя бы для вездехода здесь нет. Поэтому нет и палатки – только шалаши. И спальники облегченные, и Чорос, который знает все здешние травы, дичь и рыбу. И заменил своим знанием две трети жратвы по весу – крупа гораздо легче консервов.
Савостин еще раз сложил карты со снимками. Взял снимки месячной давности и весенние, по только что сбежавшему половодью. Совершенно одинаково.
Одинаково… Весной и летом, в половодье и…
Почему ж родник не попался? Вода хотя бы для чая. Как Чорос без чая – местного, соленого, с копченым салом? А ведь не пустыня. Трава. Жухлая, август, но…
Оказывается, он смотрит прямо на Чороса. Ему в висок, в мясистую скулу. Тот полуобернулся, кивнул:
– Сегодня бомба не ищем, вода ищем? Да. Внутри.
И потопал по ломкой, хрусткой траве каблуком.
– А близко?
– Сажень пяток, однако.
Первые,