конопатили гнезда….
Я не помню, как встречу Нездешнее,
Как забуду следы да наветы…
Снова сны – как объятия вешние,
Шепелявые ставни рассвета…
Ангелу необъяснимого
В полуночь Луну расспрашивал
С надеждой тонкой:
Кто жизнь мою высосал заживо
Незрячей гонкой?
Кто выставил в посвист липовый
Покоя ставни?
Кто выстелил пляской Виттовой
Святые камни?
Кто вымазал полумерами
Звенеть призванье?
Кто выгрыз мышами серыми
Алмаз незнанья?
Подвесив за заусеницы
Над бочкой винной,
Над всем, что горит и пенится
Тоской картинной…
Кто в чрево червями ринулся,
Когда споткнулся?
Кто выждал и ощетинился,
Когда я сдулся?…
Полуночь тянула из зримого
Озноб наружу…
И Ангелу Необъяснимого
Швырнул я душу.
«Город лунный. Храм высокий…»
Город лунный. Храм высокий,
Золотые письмена.
Голод юный по далеким,
Светлооким временам…
Тянет волок повилику
По великой тишине
Мает сорок дней без крика
В захлебнувшейся войне.
Спален тайны, пеленальни,
Наковальни и столы.
Ожиданий чужедальних
Поминальные углы.
Смех месили, драли нары,
Топь крестили в свистопляс.
Затопили окуляры —
Проглядели в небо лаз.
Очи – черные берлоги —
Ночь исчавкали до дна…
Лунный город. Сон далекий.
Золотые имена.
«Ищет ветер снегиря…»
Ищет ветер снегиря
В летаргии декабря.
Ищет память старых стульев
Позолоту летних ульев,
Ищут лиры и кумиры
В камасутрах и сортирах,
Ищет невская трясина —
В спинах и несвежих минах…
Руки, ноги, звуки, боги —
Все смешалось под шумок.
Только страхи давят соки
Неутоптанных тревог.
На мозгу – мозоли синей
Проспиртованный узор.
Голова корявой дыней
Укатилась под забор.
Зеленеет жирной жабой,
Сев на отмель, самоцель,
И матросы тихой сапой
Доедают карамель.
И невнятные вопросы
«Почему?», «зачем?» и «как?»,
Тянет стужи папироса,
Перелетный льет кабак
По стаканам и по жилам,
По настилам и столам,
По насиженным могилам,
По неспелым голосам —
В омут правды стопудовой,
От зари до фонаря…
В летаргии декабревой
Ищет небо снегиря.
Пасха
Слишком ранняя Пасха,
Слишком пропитый Пост.
Запоздалою лаской
Я