на козлы, дал вторую ручку пилы и сказал: «Ты не дави только, держи прямо». Пока мы пилили, он несколько разделал мне замечания. Потом предложил присесть, отдохнуть. Дед присел, а я только собрался бежать, как он сказал: «Ну, отдохнули, давай пилить».
Папа рассказывал, что, когда он впервые приехал к деду, чтобы попросить руку моей мамы, тот позвал его копать картошку. Отец молодой, в полном соку, решил деду показать свое умение и силу. Отцу тогда было 30 с небольшим, а деду за 70. В итоге прокопали почти весь день. Отец рассказывал, что потом у него поясница не гнулась, все руки были в мозолях, гимнастерка мокрая. Дед ему ни в чем не уступал, не торопился и копал наравне. После сказал: «Ладно, толк из тебя будет. Бери дочь…»
Уже позже мы с дедом и дядей Сеней были на поле после уборки пшеницы. Он прошелся по полю, подобрал несколько колосков, размял их пальцами, зерно положил в карман и сказал то ли мне, то ли сыну: «Если так убирать будете, никогда богато не будем жить». Я запомнил это на всю жизнь и, может, поэтому заставлял всех дома доедать хлеб. Раньше крошки хлеба мы сметали в ладонь и клали в рот. Сейчас говорят, что это негигиенично. А выбрасывать хлеб не развратно?
Позже я был в гостях у очень полной бабушки. Она посадила меня на постель, так как стулья были заняты. Сидел я возле подушки и ненароком сунул руку под нее, а там твердое что-то, выдергиваю – сухари. Она мне и говорит: «Не удивляйся. После блокады Ленинграда ничего с собой сделать не могу, всегда держу сухари на всякий случай. Еда для меня что икона…». А на дворе был 2000 год…
Так вот, тетя Аня в то время жила вместе с дедом и семьей дяди Сени – женой Екатериной, девичья фамилия которой Деменская, сыном Витей и дочерями Валей, Ирой и Елизаветой. Одна их дочь, Лариса, умерла.
Изба была небольшая – кухня, зал и спальня – поэтому мы, ребятишки, спали летом в амбаре на сене. Это была шикарная гостиница: не со зловониями духов, а с запахом сена, частью живой природы. Обычно мы долго не засыпали, дурили, рассказывали байки или страшные истории.
Дядя Сеня был шустрым, любил поговорить и повеселиться. Он работал в колхозе на тракторе ДТ, был неплохим трактористом (даже сына Витю научил пользоваться трактором и комбайном), дома все хозяйство вел справно, но имелся у него один недостаток, присущий многим в то время, – любил выпить, а иногда и поколачивал супругу. Когда перепивал, то становился неуправляемым. Мама все говорила: «Сеня, ты трезвый – человек, а как выпьешь… Не пей». Но не пить он не мог. Так и умер прямо за столом в Новый год. Хороший был дядька, отходчивый, всегда мог помочь, но пьяным его терпеть было невозможно.
Когда я впервые приехал, то после распилки дров направился в центр села по дороге с глубокой колеей и застывшей грязью в белой рубашке и коричневых сандалиях. Подошел к механическим мастерским, где стояла разная техника, а там меня встретила ватага пацанов.
– Чей будешь?
– Кондратьевых, – отвечаю я.
– К кому приехал?
– К дяде Сене.
– Поборемся? – спросил черноватый парень,