и забрать Ниту у своих родственников.
Нита
Мы не знаем точно, сколько времени Нита пробыла в яранге, но явно несколько месяцев – срок достаточный, чтобы маленький ребенок почувствовал себя как дома. Семейная яранга чукчей, живших на берегу моря, представляла собой маленький мир, в котором умещалось все самое важное для ребенка: еда, тепло и люди. Когда яранга прогревалась выше двадцати градусов, взрослые раздевались до пояса, а старшие дети могли ходить почти совсем голыми. Промерзший в дороге путник, с уставшими от яркого солнца и ослепительно белого снега глазами, входя в ярангу, оказывался во власти запаха дыма и человеческих тел, душка морских животных, который источали кипящие горшки с едой, желтого света жировых ламп и исходящего от них резкого запаха. В яранге царили жара и влажность, вызывая у людей кашель во сне[19].
Контраст между сухим морозным воздухом улицы и влажной жарой яранги делал свое дело: чукотские дети то и дело простужались и шмыгали носом, а особо слабые серьезно заболевали. А если болезнь распространялась и на взрослых, чукчам приходилось туго – в этом суровом краю шансы на выживание были невелики, а природа в первую очередь уничтожала самых слабых. В 1920 году на северном побережье Чукотки было мало дичи, и возникла угроза голода. Чукчи традиционно гостеприимны, но, когда в яранге не стало хватать еды, оставаться там Какоту стало проблематично. Вероятно, из-за этого он и поехал сначала искать работу, а найдя ее на «Мод», вернулся за дочерью. В то время у нее была экзема, от которой страдали многие чукотские дети, и тело было покрыто язвочками и ранками.
Инуиты в Гренландии впервые увидели европейские суда в XIX веке. Один из них описал это зрелище так: «…целые деревянные островки, движущиеся по воде на крыльях; там много домов и комнат, в глубине которых множество шумных людей»[20]. Как же четырех- или пятилетняя девочка восприняла то, что увидела на борту этого «деревянного островка»? Мы можем об этом судить по впечатлению, которое производит судно и все, что его окружает, на нас, взрослых. На борту Нита впервые ощутила густой запах дегтя и солярки, услышала треск деревянного корпуса «Мод», когда в него упирались льдины. Все – и чужая человеческая речь, и звуки, издаваемые судном, и незнакомые предметы, окружающие ее, – все казалось ей странным. В этот момент Какот вынул дочь из мехового свертка, в котором она лежала на палубе «Мод» холодным зимним вечером, чтобы передать ее чужому человеку[21]. Страдая экземой, она, очевидно, испытывала сильное неудобство или даже боль от таких прикосновений[22].
В автобиографии «Моя жизнь. Южный полюс» Амундсен рассказывает, как он услышал, что Какот вернулся с дочерью, и вышел на палубу. Он описывает это следующим образом:
«„Где же ребенок?“ – спросил я его. Он указал мне на палубу, где лежал сверток оленьих шкур. „Принеси сюда“, – сказал я. Какот взял сверток и вручил его мне»[23].
До описания этой