в государственных поездах, пароходах, банях, библиотеках и в иных местах, где также не спрашивают паспорта.
Курахов усмехнулся.
– Что ж, какая-то доля истины в ваших словах есть. Какая-то…
Он развел руками, мол, добавить больше нечего, подошел к двери, вставил ключ в замок, но не провернул ключ до тех пор, пока я не пошел по коридору.
– Э-э-э… Голубчик! Опять забыл ваше имя! – позвал профессор. – Потрудитесь ужин доставить мне в этот, так сказать, номер люкс. Надеюсь к тому времени навести в нем надлежащий порядок.
– Вам нужна уборщица?
– Боже упаси! Мне как раз не хватало еще только уборщицы! – махнул рукой Курахов и быстро скрылся за дверью.
Кажется, он подозревает меня, подумал я, сворачивая в свой кабинет. Подошел к навесному шкафу, открыл его и посмотрел на плексигласовую коробку для запасных ключей. Все ключи были на месте.
Сашку я вызвал к себе по селекторной связи сразу после ужина. Он встал в дверях, пряча руку с зажженной сигаретой за спиной. Казалось, что у парня тлеют штаны на заднице.
– Бери машину, – сказал я, – слетай на набережную к старому причалу, вытащи из нашей моторки акваланги и привези их ко мне. На все пятнадцать минут.
Сашка кивнул, по-солдатски повернулся на каблуках и, неимоверно шаркая туфлями, пошел вниз.
Когда официант появился снова, я успел выпить рюмку контрабандного дагестанского коньяка, который мне привез старый знакомый в десятилитровой канистре, закусить черешней и приготовить кофе. Если коньяк пить, в самом деле, как лекарство – я имею ввиду дозы и периодичность, то эффект будет просто поразительный. Отлично прочищает мозги и повышает тонус.
– Привез? – спросил я.
Сашка отрицательно покачал головой и развел руками.
– Не понял! – нахмурился я, отставляя чашку с кофе.
– Там их нет.
Это известие было для меня настолько неожиданным, что я вскочил с кресла и подошел к официанту.
– Как нет? Ты хорошо смотрел? Ты в моторке смотрел или где? Ты очки свои снимал, когда смотрел?
– Да, все обшарил. Даже под днище лазил. Нет аквалангов.
Я сжимал плечи парня и смотрел ему в глаза, словно в окуляры бинокля, стараясь рассмотреть лодку у старого причала и акваланги в ней. Теперь мне стало ясно, почему Сашка так любил темные очки. Глаза у него были невыразительные, водянистые, с белесыми ресницами. Такие глаза и естественный для них безвольный и постный взгляд всегда раздражают собеседника.
О пропавших аквалангах лучше бы он доложил в черных очках.
8
Ну и денек! Да это не просто черная полоса. Это Черное море, и плыть мне через него, не переплыть.
Сашка чувствовал себя виноватым. Он часто моргал своими поросячими глазками и мучительно думал, чем бы меня успокоить.
– Может быть, их забрали ребята со спасстанции? – наконец, выдал он.
Я махнул рукой.
– Никогда такого не было. Все наши с набережной знают